Олег Панфилов
Беззаботный советский Таджикистан – очереди в полупустые магазины, дефицит, горы фруктов и овощей на базарах, горячее солнце. И замечательные люди, относящиеся к происходящему с прискорбным оптимизмом, хотя в каждом прохожем, в каждом сидящем в чайхане старике, или молчаливо глядящем на течение Сырдарьи путнике была заметная своя тайная история. Люди помнили, хранили эту память и иногда доверчиво рассказывали, делились, не надеясь, что эта память будет забыта.Советский Таджикистан был прибежищем для многих, не по свое воле вырванных из собственных домов, оторванных от своей земли, где покоились предки, или «та, родная земля» была всегда главной темой в разговорах с внуками. Их иногда собирали вместе и негромким голосом, чтобы не услышал посторонний, рассказывали о ТОЙ земле, о горах и реках, о садах и полях, о запахе родного очага, об испеченном мамой хлебе или уже забытой, но тогда веселой свадьбе какого-нибудь родственника.
Посторонние об этих рассказах ничего не знали, потому что рассказчики были официальными «предателями», и даже общительные соседи, по-таджикски приносящие первую тарелку плова, шепотом говорили – «предатели». Но не злобно, просто по привычке, по официальному статусу, а на самом деле дружили. И даже влюблялись и женились.
Школьником 60-х годов особо не удивляешься национальному разнообразию одноклассников – кореянке Розе или осетину Алану, татарину Заиру или немке Лиле. Но советский «интернационализм» попозже давал себе знать, и от повзрослевшей Розы узнал, что первыми в СССР «предателями» были корейцы, их сослали с Сахалина еще в 37-м, Лиля рассказала о чудом выжившей бабушке, которую вывозили в скотном вагоне с Поволжья в 41-м, Алан только вскользь упомянул о расстрелянном дедушке, а Заир пояснил, что татары – разные, и их, крымских выселили в Таджикистан в 44-м. Оказалось, что в моем классе половина одноклассников были потомками «предателей».
С настоящим «предателем» я познакомился, когда студентом-художником попал в студию Сеитхалила Османова. Молчаливый грузный человек указал на табуретку, не обращая внимания на студента, и у меня было время, чтобы разглядывать работы. У каждого художника в студии висят картины, которые он никогда не продаст, они – часть их жизни, часть воспоминаний, часть их сердца и души. На нескольких картинах было море.
Художник заметил мой взгляд и уточнил – Черное море, а на той картине Бахчисарай, а здесь Алушта, там – Генуэзская крепость в Судаке. Художник был у себя дома – там, в Крыму, он нарисовал себе тот дом, в котором когда-то жил. И продолжал в нем жить. Его живопись была крымской, она была насыщена крымским воздухом и краски были совсем не таджикские – не то солнце, не та зелень деревьев. Он, после 6 лет тюрьмы и тридцати лет поселения, жил родным Крымом.
А потом знакомство с хореографом Ремзие Баккал, ее племянницей Эльзарой Асановой, обе народные артистки Таджикистана. Таджикистану «повезло» – у нас жило около 30 тысяч крымских татар и среди них много театральных людей – артистов, художников. Повезло ли им, трудно сказать, наверное, только тем, что они смогли не потеряться и продолжить свою работу. И боролись как могли, кто тщательно сохранял свой талант – для Крыма, кто выходил на улицы требовал возвращения в Крым, и их потом судили и отправляли в советские тюрьмы, но они всегда говорили – мы вернемся.
В 2009 году я приехал в Симферополь, чтобы помочь крымскотатарским журналистам. Встретил друзей и знакомых, однокурсников и одноклассников, но увидел другой Крым, не тот, о котором мне рассказывал Сеитхалил Османов. Крымские татары были в родном доме, занятым чужими агрессивными людьми. 23 февраля у крымской Рады стоял митинг – с российскими флагами и пожилыми людьми с иконостасами медалей и орденов. Они кричали – «Крым – русский», а какой-то отставной военный подошел к микрофону и произнес фразу, которую можно назвать символом российской политики: «Мы, русские – добрые, у нас есть армия и флот».
Я смотрел на друзей и старался понять их ощущение – они были подавлены, стояли с опущенными головами. Они вернулись в свой дом, который был занят потомками тех, кто их выгонял, 70 лет назад.
Моя крымская боль появилась 40 лет назад в студии у Саитхалила Османова, и не утихает сейчас. Меня выгнали с родины – из Таджикистана, я не прижился на исторической родине – в России, живу в Грузии, красивой и сентиментальной стране, пережившей несколько войн за последние 25 лет. У меня своя боль – таджикская, теперь – грузинская, абхазская, но часть ее – крымская, она сейчас все больше и больше дает о себе знать.
Олег Панфилов, профессор Государственного университета Илии, Грузия
Мнения, высказанные в рубрике «Мнение», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
