Поверх барьеров: Тайные дети Путина

"Мы оказались в параллельной вселенной", – сказал режиссер Павел Лопарев, представляя фильм "Дети-404" в пражском кинотеатре "Светозор". Фильм, который Павел снял вместе Аскольдом Куровым, показывали на ЛГБТ-фестивале "Мезипатра", все билеты в большой зал были проданы, и публика встречала режиссеров овацией. Отсюда и параллельная вселенная – в России фестиваль ЛГБТ-фильмов "Бок о бок" проходит в полуподполье, сеансы пытаются сорвать, и фильм "Дети-404" пока удалось показать только четыре раза, причем дважды сеансы срывали активисты радикальных православных организаций. Более того, сейчас фильм находится на экспертизе: проверяют, не противоречит ли он закону о запрете гей-пропаганды. Точно так же, и не в первый уже раз, проверяют и сообщество "Дети-404", созданное журналисткой Еленой Климовой в социальной сети "ВКонтакте". В этой группе рассказывают свои истории те, кого закон о гей-пропаганде среди несовершеннолетних затрагивает больше всего: подростки, которые осознали свою гомосексуальность и столкнулись с непониманием, а то и ненавистью родителей, травлей со стороны одноклассников, равнодушием и презрением учителей.

Код 404 означает, что интернет-страница не найдена, не найдены обществом и эти дети, которых, адаптируя название фильма для чешских зрителей, на фестивале "Мезипатра" назвали "Детьми Путина". Именно при Путине гомофобия стала частью государственной идеологии, и в последние годы, благодаря стараниям Виталия Милонова, Елены Мизулиной и их сторонников, тема гомосексуальности, особенно среди подростков, стала табуированной. Дети-404, которым и так, особенно в провинции, жилось не сладко, чувствуют себя врагами народа, и народ не устает напоминать им об этом. Подростки из сообщества, созданного Еленой Климовой, сами рассказывают в фильме свои истории: Павел Лопарев и Аскольд Куров предложили им снимать свою жизнь и присылать видеосюжеты, которые иллюстрируют эти рассказы. Откликнулось несколько десятков человек, и 45 голосов мы слышим в фильме. Но лиц героев не видим: показывать их опасно. Лишь трое молодых геев согласились сниматься. Главный персонаж – отважный юноша из Ульяновска, Павел Романов, который не только не скрывал своей ориентации в школе, но и, переехав в Москву, стал участником ЛГБТ-движения и проводил акции против государственной гомофобии. Один такой пикет на Манежной площади снимали Павел Лопарев и Аскольд Куров: закончился он в полиции – правда, задержали не только Павла, но и нападавшего на него гомофоба, и обоих вскоре отпустили. Павел теперь учится в Канаде и сменил имя на Джастин. Мировая премьера фильма "Дети-404" прошла в Торонто: в Канаде российская гомофобия кажется дикостью, а Павла-Джастина приветствовали как героя. Вот письмо, которое он прислал из Канады в группу "Дети-404".

Вот уже 11-й месяц я в Канаде. Жизнь моя изменилась. Когда я уезжал из России, мне говорили, что я буду никому не нужным там. Но на деле оказалась, что Канада за 11 месяцев дала мне больше позитива и радости, чем Россия за 18 лет. Канада дала самое главное, что нужно человеку, – свободу и равенство.

С самого раннего детства меня воспитывали в каком-то патриотическом духе. Я любил Россию, не знаю, за что... за то, что я тут родился, и у меня были мама и папа. И до 18 лет я не знал другого мира. Но моя любовь начала пропадать в 14 лет. Когда я понял, что я гей, когда родители пытались вылечить меня от того, что не является болезнью. В школе в Ульяновске со мной перестали общаться. Я был конченным лохом и изгоем, потому что был другим. Я был собой, и я не боялся быть собой!

Первый раз меня вызвали в полицию в 15 лет. Я написал письмо тогдашнему президенту Медведеву и премьеру Путину с просьбой помочь мне, прекратить травлю из-за того, что я гей (я в то время действительно верил, что они мне помогут). Но вместо помощи меня вызвали в УВД Ульяновска. Полицейские сказали, что я стал жертвой педофилов, и предлагали назвать имена тех, кто сделал из меня "гомика"...

Потом гомофобы меня избили прямо в центре города за то, что я взялся за руки со своим другом. Мне было страшно, но я не сдавался, с этого момента я начал бороться за свое право быть собой. Я выходил на митинги, единственный в Ульяновске с радужным флагом, когда был "период надежд в России".

Жить в какой-то момент в Ульяновске стало невыносимо. У меня почти не было там друзей, в школе был ад. Часто, когда я шел со столовой, вокруг меня собирался коридор, в меня кидали монеты с криками "пидорас"... Я был один, единственный, кто у меня там был, это моя мама и бабушка с дедушкой... отец часто пил и издевался над нами. Я просил Бога остановить этот ад. Это было ужасно, но я жил с надеждой на будущее. С Верой в будущее. Я знал, что я не изгой, что я не другой, что я нормальный.

4 октября 2013 года я покинул Россию – надеюсь, навсегда.

Переехав в Канаду, я понял одну вещь – я нормальный человек... Я человек! И то, что я был, есть и буду самим собой, без игры в театр – "прикидываясь натуралом" – это повод для гордости и радости. Я гей, и я счастлив, что я никогда, с момента осознания, не скрывал это.

В Канаде я имею право быть собой. В мире, где каждый разный (и где нет стада, а я не стадное животное) и равный, моя жизнь полностью изменилась... Я хорошо учусь, играю в баскетбол (это была моя мечта, хочу быть капитаном команды в колледже). У меня есть школьные и нешкольные друзья разных ориентаций, религий и цвета кожи... У меня есть мечта – завести семью, детей... Иметь домик у озера и хорошую работу... И я знаю, что все это будет – если верить и не бояться.

В Канаде общество к нам небезразлично, и с момента переезда сюда я рассказывал о том, что происходит в России, что переживают такие подростки, как я. И вероятно, есть надежда, что я смогу помочь с тем, чтобы эвакуировать ЛГБТ-подростков из гомофобной России, по крайней мере попробовать.

Фильм "Дети-404" показали в Милане, Будапеште, Гамбурге, Коттбусе, Вашингтоне, Сиэтле и многих других городах. И везде одинаковая реакция: полные залы, овации и дискуссии, участники которых обсуждают, как помочь российскому ЛГБТ-сообществу. После показа фильма в Праге эмигранты из России говорили то же самое, что сказал в своем письме Павел Романов: покинув родину, они оказались в нормальном мире, где гомофобия кажется отвратительной дикостью. В Канаде фильм включили в специальную программу показов для подростков. Когда на следующий день после пражского сеанса мы с Аскольдом Куровым и Павлом Лопаревым записывали разговор, который вы сейчас услышите, вокруг бегали дети. В кинотеатр "Люцерна", находящейся во дворце, построенном по проекту деда Вацлава Гавела, дети пришли на утренний сеанс, несмотря на то что по вечерам здесь показывают фильмы ЛГБТ-фестиваля и всюду висят его плакаты. Бредовую идею о том, что существует какая-то гей-пропаганда, а гомосексуальность формируется под давлением зловещих сил, здесь мало кто разделяет, и уж точно не поддерживает ее государство, помогающее и пражскому гей-прайду, и давно уже существующему фестивалю "Мезипатра", и образовательным программам для подростков. Но Россия живет в ином времени и ином пространстве, и в начале нашего разговора Павел Лопарев рассказал о судьбе фильма, который сейчас направлен на экспертизу.

Павел Лопарев: На нас не заводили дело по этому закону, может быть, только административное. За административное нарушение нас могут только оштрафовать. В России не запрещено производство этих фильмов, есть вопросы к людям, которые организовывают показы, мы не подследственные, мы скорее только выступаем свидетелями. Да, фильм могут запретить, если экспертиза найдет, его могут ограничить к показу, может быть еще больше проблем. Хотя последний показ не был прерван православными и патриотическими активистами. Вдруг неожиданно получилось глубокое откровенное обсуждение, разговор, по уровню вполне европейский, потому что публика подобралась соответствующая, были хорошие вопросы. Но это скорее исключение.

Дмитрий Волчек: Все равно это в полуподполье, это не может происходить во дворце в центре Москвы с рекламой на всех телеканалах.

Аскольд Куров: Да, абсолютно верно. К слову о последнем показе, еще есть одно ограничение в связи с законом о прокатных удостоверениях, который приняли в июле. И теперь любой фильм, независимо от того, действительно ли он выходит в прокат или какие-то небольшие кинофестивали, обязан иметь прокатное удостоверение. На наш взгляд, это еще один инструмент цензуры. Поэтому мы даже не думали о том, чтобы получать это удостоверение, бойкотируем этот закон и фестивали, которые требуют от создателей такое удостоверение. Организаторы фестиваля "Делай фильм", фестиваля активистского регионального кино, они очень хотели показать фильм и нашли такое решение: просто всем зрителям на входе раздавали персональные ноутбуки, каждый садился в зал со своим ноутбуком и смотрел фильм. Это, конечно, была больше акция или перформанс, чем публичный показ. Но в итоге фильм получил большой резонанс, во многих изданиях об этом написали, было очень хорошее обсуждение после фильма.

Дмитрий Волчек: Вы, наверное, не поверите, но очень короткое время в Советском Союзе, было примерно то же самое, что и здесь. Первые два фестиваля ЛГБТ-кино в 1990-м и 1991 году, еще до августовской революции, проходили примерно как здесь в Праге, в кинотеатре, который сейчас называется "35 миллиметров", без всякой охраны, без всяких православных активистов, огромный зал был заполнен, билеты распродавались заранее, реклама была во всех газетах. Тогда такой гомофобии не было. Конечно, в России есть давняя уголовная культура, которая откладывает отпечаток на культуру в целом, есть православные традиции, но все-таки Россия не была страной настолько гомофобной. Это появилось сейчас. Почему?

Аскольд Куров: Сложно говорить о причинах, но мы видим результат, видим, что уровень гомофобии, агрессии в связи с обсуждением этого закона, который очень сильно муссировался в средствах массовой информации, – совершенно дикие ток-шоу по телевидению постоянно, – уровень агрессии вырос. Мне кажется, что это просто способ легализовать ненависть, дать людям Колизей для легального выхода этой агрессии, для того, чтобы отвлечь от серьезных проблем, которых в России очень много.

Павел Лопарев: Мне тоже сложно говорить о причинах, мы скорее видим круги на воде, только догадываться о том, зачем они нужны. Поэтому для нас этот фильм – один из поводов осмысления ситуации. Когда мы снимаем кино, это несколько другой уровень внимания к реальности и деталям для нас в том числе, мы что-то понимаем, что часто остается за кадром – это наш личный опыт, который мы иногда не стараемся вместить в кино, потому что немножко другая структура. У той волны анти-гей-пропаганды, которая поднялась после принятия этого закона и в процессе обсуждения, явно политический заказ. Видно, как легко можно повернуть настроение масс в России совсем в другую сторону, воспользовавшись тем, что низкий уровень образования, низкий уровень компетенции в этом вопросе у людей. Этой необразованностью пользуются. Это ужасно, насколько далеко "журналисты" могут зайти в том, чтобы лгать в угоду политической конъюнктуре, политическому курсу, политическому заказу – это первое. И второе, что иногда есть прямой политический заказ, иногда есть какое-то желание выслужиться и преуспеть в том, чтобы гнать кого-то, поднимать волну агрессии. Иногда нет прямого указания. Это классическая Россия, какой-то Салтыков-Щедрин. Достаточно абсурдная ситуация. И когда ты смотришь на это, особенно из Европы, она вдруг кажется намного страшнее, чем когда ты очень близко и живешь там.

Дмитрий Волчек: Я думаю, что европейский зритель заметил это уродство этой жизни, особенно в провинциальной России, эти страшные советские дома, эти интерьеры, эти школы со злобными тетками. Я думаю, что значительная часть гомофобии проистекает от общего уродства быта.

Аскольд Куров: На самом деле, когда мы брали анонимные интервью у подростков, у нас был один обязательный вопрос, мы спрашивали их мнение о том, почему, как им кажется, люди становятся гомофобами, в чем причины гомофобии. Совершенно разные ответы. Один мне запомнился, когда мальчик сказал, что, скорее всего, они нам просто завидуют, завидуют нашей свободе, потому что мы можем быть теми, кто мы есть, а они вынуждены соответствовать каким-то ожиданиям, укладам и так далее.

Павел Лопарев: Когда вы стали говорить по поводу тех деталей бытовых, за которые цепляется глаз, безусловно, это одна из причин, почему российская аудитория и европейская аудитория смотрят кино по-разному. Для нас это более привычно, мы видим больше слоев ситуации, каких-то примет, которые мы по-другому считываем. Зрительская реакция немного другая в России, люди могут позволить себе смеяться, хотя тема совершенно не смешная. Этих сцен со смехом больше в России, а когда смотрят в Европе, как раз эти детали, ужасные детали быта часто перевешивают, и поэтому люди испытывают скорее шок, чем желание посмеяться над чем-то.

Дмитрий Волчек: Аскольд, вы ведь снимали картину "Зима, уходи" вместе со своими коллегами. Интересно, что гомофобия, законы Мизулиной – это был первый ясный признак того, что зима не уйдет, с этого все началось, а потом уже Украина, Крым и так далее.

Аскольд Куров: Да, наверное, это самый резонансный административный закон Думы, против которой боролись люди, которые вышли впервые на площади в декабре 2011 года. Я помню то ощущение, которое летало в воздухе, какой-то надежды, что, казалось, вот-вот, еще чуть-чуть, и у нас появится гражданское общество, которое готово протестовать, готово сотнями тысяч выходить на улицы. И потом все это очень быстро закончилось и трагически для "узников Болотной", например. Разочарование, несбывшиеся надежды многих…

Дмитрий Волчек: Тем не менее вы остаетесь оптимистом? Вы говорили после показа фильма о том, что, вам кажется, все это быстро закончится.

Аскольд Куров: Я не знаю, насколько быстро. У меня есть ощущение, что это должно закончиться, это не может продолжаться так. Потому что это тупик. Нынешняя власть себя загоняет, она использует самые радикальные, самые отчаянные методы удержаться, понятно, что это и Украина, и Крым, вообще эта вся истерия, пропаганда, которую мы сейчас видим на телевидении, в худших советских традициях, крайние средства, которые они могут использовать. Что делать дальше? Надеюсь, ситуация переломится и изменится.

Дмитрий Волчек: Павел, вы тоже в это верите?

Павел Лопарев: Две трети ребят, с которыми мы разговаривали, хотят покинуть Россию, таким образом решив проблему. Ясно, что геи будут рождаться в России, таким образом, проблема толерантного отношения не будет решена, если люди будут просто уезжать и селиться в других странах, чтобы что-то менялось. С одной стороны, нас обвиняют в том, что мы сделали фильм без надежды, потому что все заканчивается на небе, на бегстве, главный герой все время собирается уехать в Канаду. Но при этом мы получаем обратную связь – это то, что мы хотели, эта интонация появления надежды, хотя ее вроде бы нет, она не проговорена. Но она вдруг появляется, мне кажется, из-за того, что мы слышим голоса этих ребят, мы понимаем, что это новое поколение, которое останется жить в России. И это, наверное, дает надежду на то, что что-то изменится к лучшему.

Дмитрий Волчек: Конечно, 95 или 99% вины за то, что происходит, лежит на обществе и государстве. Но все-таки 5 или 1% лежит на самих геях. Потому что в Америке, например, был "Стоунволл", протест гей-сообщества, либерализация началась благодаря самим геям, которые просто стали драться с полицией в Нью-Йорке. В России гей-сообщество, а я думаю, что геев в России больше, чем жителей Праги или даже граждан всей Чехии, но к активистам в самом гей-сообществе относятся с огромным подозрением, многие с ненавистью, считают, что из-за них все беды, организовываться никто никак не хочет, протестовать никто никак не хочет, и на улицу выходят три с половиной человека, из них еще половина – иностранцы. Это тоже проблема, согласитесь.

Павел Лопарев: В Америке, мне кажется, ситуация в том, что им отступать было некуда, там большое толерантное сообщество, где поддержка, ты у себя дома, тебе некуда отступать, поэтому это тебе дает дополнительные силы. А здесь гомофобы кричат "валите из России", многие решают последовать этому совету, потому что зачем здесь ломать копья, пытаться поменять что-то, когда ты можешь просто поехать и благополучно встроиться в другое общество, ты уже готов жить там. Многие учат язык и уезжают. Часть активистов уже там, боясь преследований или по каким-то другим причинам. Основная проблема, мне кажется, в слабой организации. Это вопрос эго, это вопрос амбиций личных. Я знаю, что в Петербурге достаточно сильная организация "Выход", не знаю, как сейчас, но она была заметная и именно организация. В Москве есть отдельные лидеры, которые недостаточно, может быть, сильны для того, чтобы объединиться, это, скорее, отдельные личности, которые вдруг иногда что-то совершают, это имеет какую-то волну, какой-то может быть успех. Мне кажется, что они проигрывают в этой войне, в этом противостоянии.

Дмитрий Волчек: Вы, конечно, не вкладывали никаких христианских ассоциаций в ваш фильм, но они возникают, потому что это ведь избиение младенцев, государство выступает в роли Ирода.

Павел Лопарев: Здесь у нас, скорее, другой был образ, не христианский, скорее, бунт детей против избиения, они не настолько младенцы в этом возрасте. Государство не думает о том, что оно калечит детей не только морально, но часто физически. Есть не совсем официальная статистика о количестве подростковых суицидов, Россия и так лидирует в этой статистике, после этого закона данные поползли вверх. Можно только предположить: нет отдельной статистики по ЛГБТ, по подросткам, которые совершают или пытаются совершать суицид. Очень часто эти данные замалчиваются, родные не хотят афишировать. Взрослые активисты пытаются изменить ситуацию и устраивают достаточно громкие скандальные акции, чтобы привлечь внимание – День поцелуев около Думы. Активисты меняют интонацию, пытаются быть не настолько агрессивными и скандальными, стараются говорить на другом языке, с другой интонацией, но это тоже не помогает. Присоединяется мировое сообщество, которое пытается как-то влиять на принятие решений, убедить Путина, что ему не нужно подписывать этот закон, что он гомофобный, – это тоже не работает. И тогда остается только детям начать защищать самим себя. Это феноменально, это настолько вдохновляет даже нас. Когда мы общались с ребятами, казалось изначально, что они жертвы, многие чувствуют себя жертвами, но когда мы смотрим на всю эту картину чуть-чуть со стороны, в другом масштабе, мы понимаем, что они в этой ситуации уже перестают быть жертвами из-за того, что они принимают решение как-то влиять на ситуацию, заботиться о себе, поддерживать друг друга, и это вдохновляет.

Дмитрий Волчек: У вас ведь в фильме есть и взрослые праведники, Лена Климова, естественно, которая организовала эту группу "Дети-404", и женщина в деревне, которая двух беспризорников-геев спасла от жизни на улице.

Павел Лопарев: Да, для нас это один, наверное, из центральных эпизодов – эта речь Натальи у мангала, когда она говорит про любовь к своим детям. Наверное, это основное, чего во всей этой истории неприятия своих детей не хватает. Христианский такой мотив. Про это говорят дети периодически, про любовь. Со всей этой попыткой защитить детей, со всем этим законом, с позицией церкви. Очень часто у родителей не хватает любви, потому что как только появляется любовь, ситуация совершенно меняется, это совершенно другие отношения. И скорее, этот закон для нас попытка взглянуть на общество, на новое развитие конфликта отцов и детей, который на этой ситуации можно рассмотреть. У нас меньше христианских мотивов, больше о том, что они живут в разных информационных мирах. Дети, которые готовы принять себя, может быть они излишне торопятся совершить каминг-аут, и родители, которые смотрят телевизор, они жертвы пропаганды и совершенно не готовы принять, и травмированы обе стороны оказываются, и родители, которые в итоге оказываются в шоке, и травмируют своих детей, потому что не могут их принять, осуждают. Этого иногда достаточно, не нужно избивать и выгонять из дома, чтобы нанести очень тяжелую травму в этом возрасте, когда подростки очень чувствительны.

Дмитрий Волчек: Тут трудно говорить о конфликте поколений, потому что подростки еще более гомофобны, чем взрослые, и мы это видим в вашем фильме. Когда ваш герой приходит в школу, на него тут же нападают учащиеся, которые даже не учились с ним в одном классе. О том, что он гей, знает вся школа.

Павел Лопарев: Мне кажется, ответственность за это лежит на взрослых, потому что это идет из семьи. Гомофобия не может просто родиться. Да, дети могут быть жестокими, но они избирательны, если им сказать, что нельзя по этому принципу оскорблять, они не будут это делать, найдут другое – будут дразнить рыжих, лопоухих, геев. Но когда это социально приемлемо, когда они кричат, оскорбляют Пашу, а взрослая женщина в это время не заботится о том, что происходит за ее спиной, чтобы их остановить хотя бы, хотя понимает, что на нее направлена камера. И это похоже на государство, которое пытается формально соблюсти какие-то правила, не пытаясь взглянуть, как это реально работает, что реально происходит. Может быть, самый важный педагогический момент был бы сейчас поговорить с этими ребятами, как-то их остановить, которые за ее спиной оскорбляют. Ответственность – это то, что воспитывается с рождения, как некий этикет, социальные нормы, которые должны соблюдаться.

Аскольд Куров: Мы, пообщавшись с этими ребятами, конечно, наслушались всяких шокирующих историй по поводу того, как себя ведут учителя в школе, когда заходит речь об этой проблеме, они либо стараются избежать, иногда их высказывания совершенно гомофобные, когда учитель говорит о том, что геев нужно сжигать, высылать куда подальше, лечить в психиатрических больницах и так далее. Конечно, я считаю, что ответственность во многом лежит на учителях.

Дмитрий Волчек: У вашего героя Павла две учительницы, которые его поддержали, учительница английского языка и репетитор, с которым он занимался.

Аскольд Куров: Конечно, всегда бывают такие люди. Паше очень повезло не только с этими двумя учителями, а еще с мамой, которая его приняла, поддержала, благодаря ее помощи он сейчас в Канаде учится и живет, собирается там остаться.

Дмитрий Волчек: Расскажите его историю, пожалуйста.

Аскольд Куров: Я Пашу встретил совершенно случайно на митинге в поддержку Навального в Москве, я совершенно не знал, что он ЛГБТ-активист, что он гей, про всю эту историю с Канадой. Я снимал для другого проекта, его увидел, он был очень яркий, вступал с окружающими в дискуссии. Я начал его снимать, гулять по Москве, он становился в какие-то одиночные пикеты. К концу дня я уже знал эту историю про его активизм, про Канаду, я понял, что он герой фильма. Мы сначала не были уверены, что это будет для фильма про детей, возможно, была бы отдельная история, но когда уже закончили съемки, стало понятно, что действительно он, несмотря на то что никогда не состоял в этой группе, ему на тот момент уже было 18 лет, он был совершеннолетним, все равно он один из этих детей-404, потому что он через все это прошел. Паша, еще живя в Ульяновске, стал активистом, ходил на какие-то акции, был открытым геем, из-за чего постоянно терпел нападки, унижения в школе со стороны одноклассников или сверстников. Потом он в последнем классе переехал в Москву. В Москве другие уже дети более толерантно его восприняли, там его уже никто не унижал, кроме учителей, потому что оказались гомофобные учителя, которые его начали травить, снижать оценки и так далее. После школы Паша поступил в языковую школу в Канаде, он уехал. Закончил эту языковую школу, хочет продолжать обучение в колледже на пиар-менеджменте. Продолжает заниматься активизмом, и у него есть программа помощи русским ЛГБТ-подросткам, которые хотели бы так же, как он, уехать из России в Канаду. Премьера фильма состоялась в Торонто на фестивале Hot Docs, один из самых больших фестивалей документального кино в мире. Паша был с нами, представлял фильм. Он очень переживал, он не знал, что там получилось в фильме, очень волновался, как воспримут зрители. Но когда зал 700 человек стоя его приветствовал, аплодировал, у него что-то серьезно поменялось.

Павел Лопарев: Так сложилось, что этот фильм дал ему толчок, он стал достаточно популярным, у него брали интервью, приглашали на ток-шоу, он был на обложках журналов. Он стал медиаперсоной на какое-то время. Это дало ему новые контакты, новые знакомства как раз для того, чтобы продолжить. Он со сцены очень часто во время Hot Docs, в сессиях обсуждения фильма, после показа обязательно вставлял реплики про то, что он намерен помогать подросткам и он просит помощи у зала. Очень часто в зале находился кто-то из активистов, кто говорил: да, я знаю, как это сделать, у нас есть организация, у нас есть опыт. Практически после каждого показа он получал новые контакты и продолжает сейчас их поддерживать. Паша ставит цели и добивается их. Его мама, это не вошло в фильм, но она рассказывает о том, что он каждое утро начинал с того, что писал цели, прописывал себе весь день, что он делает, и таким образом 11-классник вдруг оказывается в Москве, живет один, заботится о себе сам, заканчивает школу. Это потому, что он очень целеустремлен.

Дмитрий Волчек: Он вас приводит в музей Ленина в Ульяновске, я думаю, это связано с вашим другим проектом "Ленинлэнд", и вы интересуетесь музеями Ленина, вообще фигурой Ленина в современном восприятии в России?

Аскольд Куров: Не то что фигурой Ленина, меня, скорее, интересует то советское, что осталось вокруг и внутри нас, – это очень интересно. В музей Ленина в Ульяновске сложно было не попасть, потому что это самый главный музей в Ульяновске. Паша сам предложил эту экскурсию, сам туда повел. Я, конечно, не пожалел, потому что это интересно. Этот эпизод, когда он поет гимн Канады в центре музея Ленина, говорящий, демонстративный.

Дмитрий Волчек: Хотя Ленин гомофобом, наверное, не был, в период его правления была невероятная сексуальная свобода во всех отношениях, чуть ли не до обобществления жен дошло.

Павел Лопарев: Это может выглядеть как китч или провокация, но для Паши это достаточно последовательные действия, потому что Ленина он уважает как политического деятеля. Как потом объяснял Паша, Ленин, наверное, сейчас тоже пел бы со мной гимн Канады, потому что это та страна победившей свободы, тех принципов и идеалов, которые бы он разделял. Вряд ли бы сейчас он пел гимн России, потому что эти идеалы сейчас преданы, по мнению Паши. Но это опять мы возвращаемся к разговору о возвращении Советского Союза, возвращения популярности этих идей и о том, как мы быстро забываем негативный опыт. Есть определенные механизмы, когда они в обществе куда-то распыляются, остаются некие положительные, которые мы хотим брать и использовать. Это сейчас флешбэк во всем обществе происходит относительно советского. Это никуда не уходило, это как раз то, что Аскольд исследовал в фильме "Ленинлэнд".

Дмитрий Волчек: Я не могу понять, почему это произошло. Я уехал из России довольно давно, когда казалось, что это все похоронено. Даже было такое сочувствие к советским людям, казалось, что это вымирающая натура, что это просто схлынет, еще чуть-чуть, и все будет задавлено большим "Макдональдсом". Почему это советское вернулось, почему оно вернулось в таких формах, я понять не могу. Может быть, у вас есть ответ.

Аскольд Куров: Я надеюсь, что ответ или какой-то намек на ответ есть в фильме "Ленинлэнд". Я тоже долгое время находился в иллюзии, что это прошлое. Когда я впервые попал в музей Ленина в Горках, я, конечно, был поражен не только тем, что он вообще существует, что он открыт, а тем, что там сохраняется верность традициям, сохраняется энергия, атмосфера, какое-то законсервированное пространство и время, внутри находятся люди, которые служат этим идеям и пытаются их популяризировать, продвигать. Эта машина времени меня абсолютно заворожила, я понял, что я хочу снимать кино. Конечно, это не о музее, не о Ленине, это, скорее, о людях и о времени. Мне показалось, что этот музей является какой-то уменьшенной моделью России, для чего-то это пламя тлеет, но его поддерживают, никто его не гасит, никто его не раздувает, но его просто законсервировали и хранят для чего-то. Поэтому там есть сцена, когда солдаты ОМОН принимают присягу перед памятником Ленину с гимном, музыка которого пришла из Советского Союза, тут же рядом ходят крестным ходом православные и закладывают храм ровно напротив этого музея, потому что им важно это святое место. Ощущение наложившихся друг на друга пластин, слоев дает новую картинку деформированную, искаженную.

Дмитрий Волчек: Это то, что мы недавно обсуждали с украинскими культурологами. Потому что там совершенно феноменальные ситуации: люди, которые родились после развала Советского Союза, тинейджеры, они же движущая сила в этом Ленинопаде, свергают статуи Ленина. То есть инстинктивно чувствуют, хотя никакой научный коммунизм им никогда не преподавали, что оттуда исходит это зло. Интересно, вы же тоже принадлежите к поколению, которое родилось в последние годы Советского Союза, которое не застало ничего этого.

Павел Лопарев: Я был пионером, был октябренком. Писал заявление, чтобы выйти из пионеров, чтобы меня приняли в скауты. Я делал когда-то сюжет о стерхах, про то, что это вымирающий вид, этим птицам в инкубаторе дают слушать звук мотора вертолета – это как будто бы самец стаи, а люди в белых халатах – это их мамы, которые их учат всему. И потом через какое-то время они пытаются их отучить, чтобы они воспринимали людей в белых халатах как своих родителей, потому что это опасно, если они будут доверять людям. Поэтому есть специальные люди, которые их пугают, стараются, чтобы они забыли про это. Стерхи забывают. Но когда в какой-то критической ситуации, допустим, летит стая, бьет молния, птица теряется, она вспоминает про белый халат. Если случаи, когда оказываясь посреди какой-то деревни, они начинают бегать за ветеринарами или за доярками в белых халатах, неожиданно вспоминая про их родителей. Мне кажется, что что-то подобное происходит в нашем обществе. Потому что стрессы и волнения последних лет – это как та молния, как будто мы прячемся в какую-то раковину, когда нам кажется, что там было уютно и хорошо, ищем какой-то ресурс, при этом быстро забываем плохое. Я читал исследование о циклах, которые обычно происходят в обществе: есть некая процедура, когда люди переосмысляют опыт и признают ошибки. Дальше, когда идет принятие позитивного опыта, негативный уже отобран и отсеян. А у нас этого не произошло, не вся часть общества прошла через этот момент осознания. Я помню, мне казалось, что это был везде и повсеместно, когда появилась литература, которую можно было читать, я помню жаркие обсуждения на кухне. Для меня неприемлемо и невозможно вернуться к советскому опыту и для моих родителей тоже. Мне казалось, что это везде и повсеместно. Мои друзья в то время все были рады освободиться от этого. Но сейчас часть моих друзей, моих ровесников вдруг неожиданно тоже испытывают ностальгию и стремятся туда. Для меня это странно, потому что это часто образованные люди, и вдруг я вижу, как это меняется. Я это связываю с той критической ситуацией нагнетания паники, внутреннего волнения, неуверенности в том, что мы не будем стерты. Внутренняя какая-то самоидентификация, что все-таки мы советские, когда мы опять возвращаемся к вопросу противостояния Запада и России, мы вдруг становимся не Россией, а Советским Союзом – это та позиция, когда мы особенно сильны. Как будто бы остальные победы и достижения были там. Гибель миллионов невинных людей, но тогда мы были сильны, и из этого состояния, как оборотни, мы можем дать сдачи. Но все настолько изменилось, что сейчас это выглядит очень абсурдно и очень странно.

Дмитрий Волчек: Аскольд, вы родились ведь в Узбекистане, там тоже есть реанимация советского, но не в российском стиле. Я недавно был в Ташкенте и купил русскоязычную газету "Правда Востока": меня совершенно поразило, что это копия советской газеты 1984 года, только там нет ни слова о коммунизме, все то же самое – стилистика, заголовки, даже верстка точно такая же, но только нет ничего о КПСС, а жатва, пахота, зовут на какие-то праздники, трудовые свершения. Вы бываете в Узбекистане?

Аскольд Куров: Я уехал из Узбекистана сразу после школы, мне было 17 лет. В следующий раз я там побывал только через 20 лет, когда снимал свой дипломный фильм. С одной стороны, очень многое изменилось, с другой стороны все эти вещи, как вы говорите, там остались. Какие-то наработки, какие-то шаблоны, которые особо никого не заботят, потому что это формальность – докладывать об успехах и достижениях, когда по телевизору 24 часа в сутки говорят о том, что Узбекистан передовой во всех отношениях и в области науки, и в области балета и так далее. Конечно, цензура, по сравнению с которой российская покажется детскими играми.

Дмитрий Волчек: Особенно в интернете, где заблокировано все, даже YouTube.

Аскольд Куров: Там считаные единицы людей, которые отважатся хоть что-то говорить, иметь какую-то оппозиционную позицию, потому что люди просто пропадают бесследно. Не то что их сажают по каким-то сфальсифицированным уголовным делам в тюрьму, просто люди исчезают и все.

Дмитрий Волчек: Я знаю, что вы сейчас работаете над фильмом о практически исчезнувшем человеке – об Олеге Сенцове, которого схватили в Крыму, бросили в застенки, и ничего невозможно сделать. Это узбекский стиль политических репрессий, несмотря на то что за него заступаются выдающиеся кинематографисты всего мира, на всех фестивалях, российская власть просто игнорирует это совершенно. Расскажите, пожалуйста, почему вы решили снимать об этом фильм и как вы над ним работаете?

Аскольд Куров: На самом деле я только приступаю, я хотел бы сделать об этом кино просто потому, что я хотя и немного, но знал Олега. Мы с ним познакомились три года назад в "Фейсбуке", он мне сам написал. Потом встретились в Москве на первом показе его первого фильма "Гамер", время от времени переписывались. Когда его арестовали, сначала просто ходил на судебные заседания, мне его хотелось как-то поддержать. Когда понял, что я не знаю, чем я могу помочь в этой ситуации, и с легкой руки Паши, который сказал "Почему бы тебе не снимать об этом кино?", решил, что нужно попробовать. Ситуация действительно трагическая, на мой взгляд, потому что любой человек, который посмотрел бы его фильмы, почитал бы его пьесы, сценарии, согласился бы со мной, что никак он не мог иметь отношения ни к чему, что связано с каким-то насилием, терроризмом тем более. Я еще как режиссер ассоциирую себя с ним, я понимаю, что оказаться в такой ситуации сейчас в России, наверное, может чуть ли не каждый человек, который имеет неудобную для власти позицию. Олег обвинен по статьям "Организация террористического сообщества", "Подготовка терактов". Он был арестован 10 мая в Крыму, когда уже Крым был аннексирован. Просто он попал в поле зрения спецслужб, потому что участвовал в акциях протеста, был арестован он и еще трое человек по этому же делу. Двое из них тут же подписали признательные показания. Олег говорил о том, что к нему применялись пытки еще в Симферополе, что его избивали, вынуждали подписать признание, он, естественно, не подписал ничего. Сейчас продолжается следствие, суд предположительно состоится в январе следующего года. Возможно, это будет военный трибунал, потому что по новому закону, который будет в январе, такие дела будут рассматриваться военным трибуналом. Ему грозит до 20 лет тюрьмы. Сейчас мировое сообщество кинематографическое предпринимает какие-то действия, обращения к президенту, они включают Олега в состав жюри, на фестивале в Сан-Себастьяне он был почетным членом жюри. Правозащитные организации продолжают за него бороться и в России, и в Украине. Результатов пока никаких нет, потому что следствие стоит на своем. Я думаю, что, конечно, они не признаются ни в каких ошибках и пойдут до конца.

Дмитрий Волчек: Там еще же несколько человек, которые арестованы, о которых мало вспоминают, тоже там трагические судьбы.

Аскольд Куров: Тех двоих, которые подписали показания, я меньше знаю, но есть один из четырех – Александр Кольченко, его также обвиняют в терроризме и участии, как и Олега, в "Правом секторе", которого, во-первых, по словам очевидцев, в Крыму вообще не было, а в случае с Кольченко это вообще смешно. Потому что Кольченко антифашист и эколог, он по определению не мог состоять в этой организации. И у Олега, и у Саши Кольченко есть справка о том, что они никогда не состояли в этой организации. Но это никого не волнует. То же самое с гражданством, потому что их насильно сделали гражданами России против их воли, они никогда не писали заявлений по этому поводу, что они собираются получать российское гражданство, но они сидят как граждане России. И даже суд симферопольский, который принял решение о заключении их под стражу, ни судьи, ни адвокаты, нет никаких сведений о том, что они знают какие-то российские законы, что они прошли сертификацию. Это решение вынесено на украинском бланке с украинской печатью с трезубцем, и никого не беспокоят такие казусы, а казусов очень много.

Дмитрий Волчек: Мы вспоминали Узбекистан, ведь в Крыму происходят примерно такие же вещи, там пропадают люди, в крымско-татарской общине есть несколько загадочных убийств. Так что это вообще похоже на среднеазиатские способы расправы с неугодными. Следили ли вы за этими делами?

Аскольд Куров: Не очень подробно, но я слышал об этом.

Дмитрий Волчек: Как снимать эти фильмы? Понятно, что даже для самого дешевого фильма требуются средства. Вы объявляете краудфандинг? Там в конце фильма список тех, кто вас поддержал – это моральная была поддержка или финансовая тоже?

Павел Лопарев: Там есть список, кому мы выражаем благодарность за моральную поддержку, есть список почти из 300 человек, которые поддержали нас финансово. Мы запустили программу карудфандинга на ресурсе Indiegogo и полтора месяца собирали деньги. Сумма, которую мы хотели собрать, была 10 300 долларов, мы собрали 11 500 или что-то около того, с учетом налогов в итоге мы получили 10 тысяч, и наш фильм снят на эти деньги. Мы даже сейчас немного в минусе на тысячу долларов, поскольку нам пришлось занять деньги, чтобы сделать звук, нам не хватало немного на звук.

Дмитрий Волчек: Жертвователи в основном иностранцы или из России?

Аскольд Куров: По количеству больше из России, а по суммам больше иностранцев. Это была наша принципиальная позиция, решение, что это полностью независимый проект, мы не используем никаких продюсерских денег.

Дмитрий Волчек: Не обращаетесь в Министерство культуры за грантом...

Аскольд Куров: Тем более. Потому что нам хотелось в этом фильме полностью быть независимыми, чтобы ни у кого не было повода в очередной раз обвинить в том, что это очередной заказ какого-нибудь Госдепа.

Павел Лопарев: В любом случае эти обвинения будут, они уже поступают. Но здесь главное внутреннее ощущение правды, что мы не делали это. Никто не влиял на наше мнение, только мы вдвоем. В какой-то момент к нам присоединилась режиссер монтажа Елена Рем, чтобы помочь нам собрать кино. Это было только наше решение. Мы около месяца с Аскольдом отсматривали материал с 9 утра до 11 вечера каждый день, шесть дней в неделю, один день у нас был выходной. Делали какие-то пометки. Мы постоянно обсуждали важные для нас вещи, поэтому очень многое осталось за кадром.

Дмитрий Волчек: Новый жанр рождается. Костомаров и Расторгуев сняли два таких фильма, когда герои снимают себя сами.

Аскольд Куров: Интересное кино получается из этого. Конечно, Костомаров и Расторгуев, фильмы "Я тебя люблю" и "Я тебя не люблю". И еще для нас отправной точкой был фильм "Жизнь за один день", когда люди со всей Земли в какой-то определенный день снимали свою жизнь и потом из этого смонтировали полнометражный фильм. В нашем случае это еще была какая-то вынужденная мера. Потому что когда мы отслушали все 45 интервью, мы поняли, что мы не можем использовать изображение самих подростков, нужно сделать все возможное, чтобы они оставались анонимными. Но все-таки это кино, нужно что-то видеть и нужно, чтобы то, что ты видишь, соответствовало тому, что ты слышишь. Мы долго думали, и в итоге мы попросили самих подростков снять свою жизнь, то, что их окружает: комнаты, вид из окна, школа, дорога домой. И в итоге получилось оказаться в их пространстве и увидеть то, что они видят, их глазами.

Дмитрий Волчек: Сложно было работать над материалами? Наверное, большая часть по качеству не подходила?

Павел Лопарев: Качество нас волновало меньше. Мы понимали, что это будет. Мы просили ребят не совсем старыми телефонами снимать, может быть, попросить у кого-то на время камеру, но опять же, чтобы это было безопасно. Потому что если вдруг начнутся лишние вопросы и кто-то может узнать, нас очень беспокоило. Мы постоянно пытались оградить ребят от опасностей. Если говорить о материале, вообще эти интервью по скайпу и телефону должны были быть подготовительным этапом, такой черновик, некий кастинг. Мы разговариваем со всеми ребятами, потом мы думали, что мы увидим каких-то основных героев и, может быть, поедем к ним, попытаемся сами снять то, что будет их окружать, запишем новые интервью в хорошем качестве. Но когда мы отслушали материал, мы поняли, что это то, что нужно. Потому что, если бы мы приехали с камерой, то это была бы совсем другая информация. Они говорят из своих комнат, они говорят из своего мира, где им комфортно, где они сами с собой, где никто не вторгается. Мы бы это нарушили, если бы появились там. Это опять же все набор случайностей, их очень много в фильме. Мы нашли решение, нам кажется, очень удачное. Потому что в какой-то момент мы переживали, что анонимное интервью, всегда возникает вопрос, насколько оно достоверно, насколько это не подставной персонаж. И до того, как мы начали записывать, мы очень долго думали и переживали. Мне кажется, не должно быть сомнений о том, что это действительно реальные дети. Они не говорят чего-то такого, что бы вызывало сомнения, они просто описывают свои эмоции и делают это настолько откровенно, открыто, что никаких сомнений не может быть, что это реально.

Дмитрий Волчек: Сам этот проект "Дети-404" сейчас снова под угрозой. Снова приходили к Елене Климовой и, наверное, давят на нее чудовищно, давят и угрожают.

Аскольд Куров: Сейчас началась новая волна атаки на группу. Я видел в интернете даже открытое письмо Путину от каких-то родительских комитетов, православных организаций. Есть некий мониторинговый центр, которым руководит помощница Павла Астахова, она серьезно взялась за это дело, решила довести до конца. Они написали новое заявление в прокуратуру с требованием закрыть группу и запретить фильм. Очень смешная формулировка: "Даже нам, специалистам по борьбе с вредоносным контентом, с многолетним опытом работы, было тяжело смотреть этот фильм".

Павел Лопарев: Чувство стыда переполняло, наверное, они поэтому не могли. Но они этого не осознавали, наверное.

Аскольд Куров: Для нас это большой комплимент. Был большой эфир на радио "Вести ФМ", где эта девушка в компании с каким-то лжепсихологом все это серьезно обсуждали с ведущей. Там была такая чудовищная концентрация лжи относительно группы и фильма, науки и здравого смысла.

Дмитрий Волчек: Вас, конечно, не пригласили?

Аскольд Куров: Ни нас, естественно, ни Лену Климову, никого с другой стороны не приглашали. Про Лену Климову и вообще про этот проект они на голубом глазу утверждали, что все это часть какой-то западной кампании, которая финансируется Госдепом и целью является развращение молодежи в России. Чуть не сказал СССР.

Павел Лопарев: Риторика советская времен холодной войны: мне кажется, где-то мы приближаемся. А по поводу того, что они не приглашают никого, с террористами переговоров не ведут. Мы в этом смысле выступаем какими-то террористами, которые собираются все развалить. Любое критическое высказывание сейчас в России воспринимается как непатриотическое. Хотя кажется, что люди, которые способны на конструктивную критику, как раз те люди, которые могут изменить жизнь к лучшему. Они видят проблемы, они их озвучивают. Это необходимо, это функция журналистики и кино в том числе, одна из. Сейчас в этом перевернутом пространстве нас постоянно обвиняют в том, что мы непатриотичны, что это не патриотичное кино, что это кино дискредитирует Россию.

Дмитрий Волчек: По крайней мере, его можно увидеть везде, кроме Узбекистана, где заблокирован YouTube. Если на фестиваль ЛГБТ-кино попасть очень сложно, то на компьютере его можно посмотреть. Какие отклики?

Павел Лопарев: Это была наша одна из принципиальных позиций, мы изначально не думали, что у фильма будет какая-то фестивальная судьба. Мы делали фильм исключительно для России, для публикации в интернете, в поддержку группы. Для нас это очень важно, часть наших личных историй с этим связана. Поэтому мы изначально планировали публикацию в интернете. Когда вдруг стало известно, что его премьера будет на одном из крупнейших фестивалей в Торонто, то мы поняли, что нужно синхронизировать премьеры. В тот день, когда мы показывали этот фильм на большом экране в Торонто, он появился в России в интернете. В первые два дня его посмотрело 15 тысяч человек. Сейчас сложно посчитать, сколько просмотров, потому что он разошелся по соцсетям. Отклики конкретно на YouTube, отклики, конечно, гомофобные в основном. Если вас фильм трогает и вы относитесь к ЛГБТ, то вы вряд ли оставите публичный комментарий, вы оставите это у себя, поэтому, соответственно, топ-комментарии гомофобные. Поэтому удивительно бывает, когда по какой-то системе лайков и тому, что этот комментарий нравится, какой-то негомофобный комментарий поднимается наверх. Читать их бессмысленно, потому что, во-первых, это трата энергии: мы начинаем с этим спорить, у нас поднимается волна возмущения внутри, мы тратим энергию. Они совершенно неконструктивны. Я не могу вести такую дискуссию с человеком в интернете, тратить на это время, когда я понимаю, что он совершенно не расположен, во-первых, слышать, во-вторых, у него совершенно другая картина, и он, скорее, расположен троллить. Поэтому мы стараемся не читать отзывы в том же YouTube. Но есть отзывы от ребят, потому что мы вели со всеми переписку, кто-то после того, как посмотрел фильм, писал нам: "Спасибо, это как раз то, как мы думали, что фильм должен быть сделан, это совпало с нашим представлением. Спасибо, что вы дали возможность высказаться".

Аскольд Куров: Есть особенно ценные отзывы, когда люди говорят, что для них этот фильм не о сексуальности, не об ориентации, а о том, каково быть другим в том обществе, которое агрессивно к другим относится. И на одном из показов, который прошел удачно и хорошо, это было на фестивале имени Тарковского в Иваново, там были замечательные обсуждения. Там была женщина со своим сыном, я так понял, что он гей, они оба благодарили. А другая женщина подошла и сказала, что у нее трое детей, она совершенно не беспокоится об их сексуальной ориентации, ее беспокоит то, чтобы они не стали такими же гомофобами, каких она видела в этом фильме. Поэтому она очень хотела бы своим троим детям этот фильм показать.

Павел Лопарев: Один из моих знакомых посмотрел фильм, он натурал, в какой-то момент у него включился внутренний активизм, он перепостил во всех социальных сетях своих, на странице в "Фейсбуке" и "ВКонтакте" ссылку на фильм, он пришел на работу, он работает строителем, устроил практически публичное обсуждение фильма. Он вступил в открытую дискуссию с гомофобами, вычислил несколько гомофобов, он проводил с ними воспитательные беседы, пытаясь их переубедить, и был достаточно успешен. Самый главный аргумент, который всегда работает, самый простой: когда твой друг скажет, что он гей, что ты будешь про это думать? Потому что легко ненавидеть абстрактных геев, когда это твой близкий человек, которого ты любишь, ты будешь смотреть на это по-другому, ты сделаешь для него исключение. Когда знакомых геев станет еще больше, возможно это станет правилом, ты перестанешь быть гомофобом.

Дмитрий Волчек: Такой же человек был на чешском показе, он тоже сказал, что он был гомофобом, а потом, когда его друг сделал каминг-аут, он тоже стал поддерживать геев.

Аскольд Куров: Да, это еще одна проблема, потому что действительно очень легко ненавидеть абстрактных людей, трудно каких-то конкретных, особенно, если они тебе близки. Сейчас в России сама эта тема находится под запретом, мы вернулись к табуированным темам. Сейчас уже не важно, что мы говорим по этому поводу, важно, что вообще говорим. Часто люди, которые требуют запретить наш фильм, его никогда не видели и не собираются смотреть. Наверное, они подсознательно чувствуют, что очень важно, чтобы все эти объекты ненависти оставались абстрактными.

Павел Лопарев: Не персонифицировать их, что мы пытались сделать в фильме. Мы не хотели шокировать, мы намеренно не искали даже каких-то ярких историй про насилие. Хотели создать интонацию как разговор на кухне, если бы этот подросток оказался рядом с тобой по каким-то причинам, вы бы сидели и вели доверительную беседу. Иногда это похоже на исповедь, потому что мы их не видим, но слышим отчетливо их истории. Мы намеренно выбирали эту интонацию, и мы намеренно хотели, чтобы это был некий портрет, когда одна история переходит в другую. Иногда кажется, что это какой-то повтор, что они не говорят ничего нового, но на самом деле это те мысли, которые крутятся у них в голове постоянно. И когда они звучат разными голосами, он объединяют в общий среднестатистический портрет. Это то, чего мы хотели бы добиться.

Когда, эта передача была записана, стало известно, что Роскомнадзор обвинил сообщество "Дети-404" пропаганде гомосексуализма. Об этом сообщила у себя в "Живом журнале" создатель проекта Елена Климова. 10 ноября ей пришла телеграмма и электронное письмо, в которых сообщается, что управление Роскомнадзора по Центральному федеральному округу выявило в сообществе "Дети-404" "информацию, содержащую признаки пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних".

Климову обязали прийти 18 ноября к замначальнику отдела надзора в сфере массовых коммуникаций Андрею Баринову для составления протокола об административном правонарушении.

Климова также сообщает, что 7 ноября к ней домой пришли трое полицейских, которые принесли с собой обращение помощника уполномоченного по правам ребенка при президенте России Анны Левченко к генеральному прокурору Юрию Чайке. В нем содержится требование запретить деятельность ЛГБТ-проекта "Дети-404" на территории России.

Радио Свобода