Киборг «Север»: тот, кто может убить беззащитного человека – не солдат, а клоун

Алина Швидко

Киев – Киборг «Север» во вторую ротацию зашел в аэропорт за несколько дней до того, как боевики взорвали терминал. Он рассказал Радіо Свобода о том, как вытягивали товарищей из-под завалов, как пытался вывести из-под обстрела машины, заблудившиеся в тумане, как, раненый, вместе с товарищем пришел пешком к своим.

– Впервые я попал в аэропорт в конце ноября – начале декабря и был там 6 дней.

Как мы туда добрались... Процедура простая, нам говорят – мы выезжаем на точку. Там ожидаем команду, проверяем готовность техники, ждем паузу между перестрелками. Перед первым заездом мы ждали двое суток. Первая рота нашего 90-го отдельного аэромобильного батальона меняла там семьдесят девятую бригаду.

Оба раза я был в новом терминале. Этаж – понятие абстрактное. То, что с одной стороны называется первым этажом, с другой – подвал. Мы были на условном втором этаже. Под нами было то, что с одной стороны является «подвалом». Там был мой пост.

В первый заезд я был на «первом» посту, туда обычно приезжали машины – привозили пополнение, вывозили раненых и бойцов на ротацию. Кроме того, оттуда велось постоянное наблюдение на 160 градусов.

«Нас предупредили: что бы вам ни говорили об аэропорте, вы удивитесь»

– С какой периодичностью, в часах/минутах там был обстрел, я вам не скажу. Понятно, что он был каждый день, каждый раз по-разному. Когда мы заехали, у 93-й бригады «сепары» отбили старый терминал и там закрепились. А между старым и новым терминалами расстояние 70 метров. С их окон-бойниц постоянно что-то стреляло. Если завязывался бой, то были задействованы «Мухи» (РПГ-18 «Муха», ручной реактивный противотанковый гранатомет одноразового использования – ред.), гранатометы, подключалось крупнокалиберное оружие и снайперы с обеих сторон.

Первые дни были напряжены – мы по очереди участвовали в боях со стороны старого терминала. Если видели, что там что-то серьезное – подтягивались к тем постам, которые были со стороны старого терминала, и помогали там ребятам. Напротив старого терминала были посты «Ромео» и «Номер четыре», как мы их называли. Я ходил постоянно на «четверку» к своим ребятам, иногда вел бой, иногда пытался корректировать огонь. Это происходило несколько раз в день, не говоря об артиллерии – когда завязывался серьезной бой, она всегда вызывалась и работала. Как и у них, у нас не самая точная артиллерия в мире – иногда это была очень неплохая работа, иногда – «не очень».

Нас предупредили: что бы вам ни говорили об аэропорте, в любом случае, вы удивитесь. Так и произошло, несмотря на то, что каждый был готов увидеть что-то необычное. Но то, что каждый там увидел, меняло людей. Можно сказать, «боевое крещение» было пройдено. Все, кто там был – серьезные солдаты, по крайней мере, оттуда они вышли именно такими.

Не знаю, что именно изменилось во мне, я не уловил эту ноту. Я уже служил до аэропорта, был миротворцем, участником боевых действий, видел, как убивают людей. В этот раз хоть и удивляло все, но не так, как многих других.

Я был в Ираке. Единственное, что действительно похоже между двумя войнами – там тоже воевал, можно сказать, один народ – сунниты и шииты. Конечно, мы с русскими не один народ, но у нас много общего, и то, что сейчас их лидеры хотят захватить территорию, ископаемые, прикрывшись чем-то благородным... наверное, все войны, когда начинались, прикрывались чем «благородным».

«Все были равны – каждый стоит, ни более, ни менее, своей жизни»

– Каждый человек должен, прежде всего, надеяться на собственные силы и разум. Если он видит, что на его посту надо, например, бросить сетку или поставить мешки с песком, то не надо ждать команды, пока придет командир и скажет об этом. Это не «гражданка», когда кто-то не хочет выполнять лишнюю работу... Надо просто взять и сделать, так как на кону жизнь твоя и твоих друзей. Это люди должны хорошо понимать, все там были равны. Каждый стоит, ни более, ни менее, своей жизни. Если командир хороший – за ним люди пойдут, и не важно, какой у него чин, такое не меряют погонами.

«Выходить» за пределы обороны просто не получилось бы. В целом, если нам надо было что-то сделать, чтобы удержаться там, – иногда надо было бы это делать, иногда оно и делалось... Сейчас хорошо об этом рассуждать, когда это уже в прошлом. Конечно, был приказ удерживать свою территорию – если есть периметр, его надо удерживать любой ценой. Если есть возможность его расширить – надо это сделать, но это уже другие вопросы...

Сложный момент был, когда там впервые убили нашего человека. Бойцу в голову прилетела пуля, он был еще жив, когда мы его грузили в БТР. Но поездку он не пережил. Это был очень серьезный момент для меня – это произошло во время одного из первых боев, после взятия старого терминала. Ребята еще не были готовы к такому.

Сепаратисты хотели развить успех, после того, как захватили старый терминал. Говорили, что приезжал российский «Вымпел» и пытался нас «прижимать». Но я так понял, они надолго запомнили эти выезды. Судя по всему, и нас тоже. Кто пришел к нам с автоматом – пусть не обижается.

«После первого заезда исчезло чувство страха»

– После первого пребывания более всего запомнилось то, что с сепаратистами можно так же воевать, нисколько не бояться. Они никакие не «суперспецназначенцы» – они совершают бессмысленные вещи... После первого заезда в аэропорт исчезло чувство страха, появилось осмысленное понимание для принятия решений, надо воевать и не бояться. Потому что все ехали в аэропорт в надежде, что там – ад.

Первые четыре дня были в каком-то напряжении, но потом я выспался, поел нормально, даже каким-то образом почистил зубы – и посмотрел на все по-другому, начал иначе себя вести, нашел место, с которого очень хорошо можно было стрелять.

Нас вывели оттуда раньше, чем должны были. Не знаю, почему так получилось. Может потому, что примерно через пять дней постоянные перестрелки из старого терминала закончились. Они уже поняли, что просто так, «наскоком» нас не взять – мы укрепились и хорошо сопротивлялись. Может, решили нас поменять, пока «тихо», а может, потому, что старого терминала не стало, и требовалось меньше людей.

«Водитель, дружище, выручай»

– Ехать назад было страшнее. Когда машина мчится по взлетной полосе, в нее с обеих сторон могут лететь «ПТУР» (противотанковые управляемые ракеты – ред.), и постоянно стреляют два крупнокалиберных пулемета «Утес» – один стоял вдоль полосы, в конце, а второй – посередине, поперек. Они постоянно стреляют – у них хорошая скорострельность и дальность боя, и калибр у них тоже «ничего». Они насквозь пробивают броню. Нюанс в том, когда идешь в аэропорт, они этого не ожидают. Пока они собрались, начинают стрелять вдогонку. Но потом они ожидают момент, когда ты будешь ехать назад – целятся, это еще страшнее.

Я выезжал на МТЛБ (вездеход, предназначенный для доставки людей и транспортировки грузов на большой скорости – ред.). В один «тягач» поместилось много людей, а наш был полупустой, я там даже лежал. Надо мной был открыт люк, я запомнил, как туда залетал снежок и свистели «трассеры». Если бы они пролетели на несколько сантиметров ниже, то попали бы в нас.

Это же не бой – там ты можешь спрятаться и отстреливаться. А здесь ты просто едешь, беззащитен, и думаешь: «Водитель, дружище, выручай».

Нас постоянно возили не наши водители, дай Бог им здоровья. Ведь даже один раз в день так поехать – это огромный стресс, даже больше, чем бой. МТЛБ – это просто «тягач», в котором даже оружия нет, он пробивается насквозь. Получается, тебя постоянно пытаются «раздолбать» два пулемета, а если еще и «ПТУР» летит...

И, соответственно, когда машина подъезжает под терминал, в нее также пытаются чем-то попасть издалека – и «Мухой», и «ВОГом» (осколочный снаряд для гранатомета – ред.)

Нас вывезли в Пески, потом дальше, на место нашей дислокации в Константиновку. Дали нам несколько дней – «отмыться», поесть и отдохнуть. Затем мы ходили в караулы по Константиновке, некоторые поехали домой в отпуск.

«Добраться в аэропорт нам помог... Бог»

– Армия в Украине сейчас – полудобровольное дело. Да, есть приказ, так, надо туда ехать. Нас спрашивали, кто поедет в аэропорт, иногда пытались убеждать – и люди, которые готовы туда ехать, шли добровольно. Это и к лучшему, потому что зачем заставлять ехать тех, кто не готов...

Во второй раз мы туда поехали сразу, как закончилось перемирие – нас «перебросили» в Водяное, там мы ждали некоторое время. С наступлением темноты у нас была неудачная попытка штурма одного, занятого сепаратистами, здания. Танки тогда нас не поддержали – они где-то заблудились. После этого мы поехали в новый терминал поддерживать людей, потому что они были истощены боями со многими ранеными. Нюанс был в том, что туда было очень трудно прорваться на тот момент.

Я туда поехал со своим товарищем Игорем, позывной «Натрий». В дальнейшем он попал в плен, у него дважды была возможность уйти оттуда пешком, но он оставался с ранеными. Он попал в плен, был избит до полусмерти, его убил Моторола двумя выстрелами в голову, когда тот был в полубессознательном состоянии.

Добраться в аэропорт нам помог... Бог, как бы это не звучало. Мы ехали туда группой из четырнадцати человек на двух МТЛБ. Из нашего батальона заезжала тактическая группа, был командир Зубков Иван Иванович с позывным «Краб», он затем погиб. Из нашей роты были мы с Игорем. Набились в «тягач», как селедки в бочку, в бронежилетах, бушлатах – потому что тогда была зима, холодно, еще и рюкзаки у всех были чем-то набиты. Когда едешь, не видно, но слышно, что рядом что-то взрывается... Доехали, за это, опять же, спасибо ребятам-водителям.

Начали выгружаться. Пока мы разгружали воду, соляру, генератор, боевой комплект, рюкзаки – нашу МТЛБ взорвали с верхних этажей – то граната прилетела в люк водителя, РПГ. Она загорелась со стороны водителя – мы его достали из машины, он был обожжен и не выжил. А вторая МТЛБ уехала – поэтому мы не смогли вывезти раненых и погибшего.

«Все устали, были истощены и ранены»

– Когда мы заехали, сориентировались по местности – тогда периметр, который удерживали наши ребята, уже был небольшим. Боеприпасов было достаточно много, но люди устали, были истощены и ранены. Некоторое оружие вышло из строя. Ребятам нужна была моральная и физическая поддержка.

Когда мы заехали, «свежих» людей сразу распределили по постам и направлениях, начали обустраивать свои бойницы, пулеметные гнезда и баррикады. Строилось это из ящиков с патронами – их было очень много, достаточно для того, чтобы в нескольких местах сделать многослойные баррикады и поставить на них по пулемету. Назначили людей посменно на посты, разгребли все, что было под ногами, отделили раненых.

Той группой, что оставалась, посменно командовали Иван Иванович «Краб» и я. Мы доложили об обстановке и начали искать... Иван Иванович разобрался с оружием – его ребята из роты огневой поддержки, которые разбирались в крупнокалиберных пулеметах, «АГСах» и во всем остальном – починили, собрали и почистили некоторые вещи. Мы разложили все боеприпасы по разным местам – мы знали, сколько у нас гранат, сколько у нас «Мух», ящиков «7-62» или «5-45», сколько у нас «ПКМов» (пулемет Калашникова – ред.), «РПГ» (реактивный противотанковый гранатомет – ред.) или «ДШК» (крупнокалиберный пулемет Дегтярева-Шпагина, 12,7 мм – ред.) Крупнокалиберный пулемет играет очень важную роль – он дальнобойный, пробивает стены и технику. Соответственно, все это немного наладилась. Мы дали людям отдых.

Далее начали искать способы подъезда к нашему периметру. Так как нашу МТЛБ сожгли, мы начали искать слепые зоны, чтобы нас не простреливали, и можно было подъехать и забрать раненых. Мы нашли такую зону достаточно быстро. Наша группа приехала туда в ночь с 16 на 17 января (конвои тогда ездили только ночью). В следующую ночь удачно приехала еще одна МТЛБ – мы загрузили всех критически раненых и двух погибших (нашего водителя и парня, который погиб до нашего приезда. То есть на тот момент был только один погибший – это показатель, что бой был в нашу пользу, хотя мы и потеряли много периметра). У них было преимущество – они с одной стороны воевали двумя танками. У нас и близко такого не было.

«Даже по звуку было понятно – мы не собираемся сдаваться»

– Нам на МТЛБ привезли воду, потому что с ней были трудности – все очень хотели пить. Когда ее загружали, меня ранило – под конец сепаратисты поняли, где мы находились, и пытались туда дострелить, и меня, наверное, задело рикошетом в ногу. Тогда медик Игорь с позывным «Псих», совсем молодой парень, ему, кажется, было 23 года, очень толковый медик, он тоже погиб – он меня тогда быстренько перевязал и остановил кровь. Я тогда отоспался, а затем снова был способен вести бой.

Следующей ночью к нам снова приехала МТЛБ, в ней приехала еще одна группа из моего батальона, кажется, там было 12 человек. На ней отвезли всех раненых – средней и легкой тяжести и контуженных. То есть у нас уже не было раненых, и половина была более-менее свежей. Были баррикады, рабочие средства обороны, пункты боевого питания, распределены обязанности – сектора обстрела и все остальное. На маленьком периметре держались довольно крепко, мы дали это понять сепаратистам. Мы не сильно в них стреляли, но, если они появлялись и пытались что-то сделать – включались пулеметы. Даже по звуку было понятно – мы не собираемся сдаваться.

В этот момент были попытки штурма, чтобы деблокировать нас, те укрепрайоны, что нас окружали. Было, как минимум, четыре направления штурма, были задействованы бойцы нескольких бригад, в основном, десантных. К сожалению, эти штурмы «захлебнулись». Очень жаль, что для того, чтобы нас деблокировать, столько людей погибли и получили ранения.

Рации были у нескольких людей, в том числе, и у меня, я слышал, как погибали наши бойцы, но не давал слушать это всем остальным.

На тот момент мы находились в микросреде. Была полоса, по которой можно было к нам приехать, но она была очень зажата. В период перемирия, что этому предшествовал, наши враги очень хорошо укрепились вокруг. Они были вокруг нас, простреливали практически все участки вокруг нас – соответственно надо было деблокировать нашу группу – чтобы завезти людей, боеприпасы и расширить периметр. Для этого нужно было сообщение, это очень важно. Когда нас там «прижали», командование решило задействовать ее (операцию по штурму – ред.) по всей ширине вокруг нас, и таким образом деблокировать. Возможно, надо было поступить иначе, но опять же, постфактум хорошо об этом говорить, но мы о многом не имели представления – где, что и как.

«Гипсокартон сдуло, словно бумагу»

– Примерно в обед 19 января они впервые взорвали здание нового терминала. Каким образом они это сделали, я не знаю. Все перекрытия были провалены в подвал. Была дыра размером в пару десятков метров или даже больше. Или до 50, смотря, в котором перекрытии. В эту дыру мы увидели кусочки неба, хотя она была не совсем над нами, а немного сбоку.

В целом, какой-то вред, кроме легкой контузии, она нам не принесла. Все наши укрытия и баррикады снесло, потому что взрыв был довольно мощным. Он прошел большой волной, снесло все перегородочные стены – они были из кирпича. Еще был гипсокартон – его вообще сдуло, словно бумагу. Я тогда спал – меня, лежащего, сдвинуло примерно на три метра. Мне показалось, что прошла огненная волна. И в целом критически раненых не было, только легкие. Затем погиб боец из моей роты – Олег Мусиенко, ему было примерно 50 лет, он был такой худой и очень хороший – его задело случайным осколком. Мы пытались в полный рост не «маячить», а он просто встал куда-то перейти – и ему в шею попал осколок.

Затем все мы ожидали, что будет штурм – распределились по всем направлениям, откуда мог быть огонь, и направили туда огневые средства. Но его не было. Из обломков ящиков и всего, что было под руками – из кирпича, банок с тушенкой – соорудили баррикады, сделали бойницы, были выставлены посты. Мы были готовы к дальнейшей обороны. Но ничего не происходило, они лишь периодически пускали слезоточивый или нервнопаралитический газ, причем все дни, что мы там были. Мы от него укрывались, и я не скажу, что он был слишком большой угрозой. Несколько раз было такое, что сепаратисты пускали газ, начинался ветер и нес его в их же сторону.

«Они взорвали колонны... Мы извлекли из-под завалов всех, кто подал голос»

– Мы отстреливались. Я говорил, чтобы не стреляли бездумно, только прицелившись, чтобы экономить. Наши сильные боевые точки должны «включаться» лишь при серьезных ситуациях. Некоторые слушались, некоторые нет. В любом случае, если кто-то пытался к нам подползать – туда сразу шел усиленный огонь, если в ответ поступало несколько «вспышек», то огонь усиливался – тогда включались пулеметы. Были «АГСы», «ВОГы», «Мухи», гранаты – все работало при необходимости, держались довольно нормально.

Была часть людей, которая была к этому не готова, мы по возможности их отправили с ранеными, или они занимались снаряжением ленты, зарядкой тепловизоров и раций, чистили оружие, занимались ранеными или пищей, строили баррикады. Большинство понимали – для того, чтобы выжить, им не надо сидеть без дела.

К вечеру 20 января, когда мы пришли в себя после первого взрыва, произошел новый – из подвала, в котором находились сепаратисты.

Колонны, которые держали перекрытия под нами, заминировали и взорвали. От здания остались только несущие колонны, перекрытия и пол, заваленый мусором. Плиты «сложились», мы туда «съехали». Я был на самом краю – на одном из направлений в первом ряду. Тогда все провалилось метров на шесть-семь. Нас с Игорем затянуло на два-три метра, еще и сверху навалилось. Мне завалило ногу кирпичом. Но большинство ребят упали в яму, их завалило гораздо сильнее – и бетоном, и железом... Часть людей, которая сразу пришла в себя, испугалась возможного штурма. Все, кто мог, выбрались наверх и нашли автоматы.

Из той пропасти были слышны стоны и крики людей, которые провалились. Я попросил легкораненых и парней, которых не очень задело, спуститься вниз, другие сели вокруг с оружием, которое удалось найти, заняли круговую оборону. Ребята доставали бойцов снизу; провода, свисающие в пропасть, привязывали, бросали нам конец, а мы вытягивали ими людей вверх. Это продолжалось до самой ночи, а когда стало темно – подсвечивали фонариками. Доставали до последнего бойца, который подавал голос. Все были обессилены – ноги заплетались, но вытащили всех, кто подал голос.

Когда всех вытащили, первая группа, в которой был «Рахман» с двумя парнями, пошли за помощью – сказать, чтобы к нам прислали конвой. На тот момент у нас уже не было связи. Они ушли, а затем Рахман вернулся с конвоем.

Примерно в полночь взводный лейтенант «Халк» повел вторую группу из 14 человек, в которой были легкораненые и контуженые, из аэропорта. Предлагали пойти и мне, но я с Игорем остался. Не зря – в четыре утра приехал конвой сразу из трёх машин МТЛБ. Это много, нам бы хватило уехать. И был очень густой туман, а они, конечно, ехали без фар, и конвой подъехал не с той стороны.

Я выбежал из терминала на улицу, махал им фонариком, кричал, пытался их вернуть. Не подействовало – они попали под жесткий огонь – сначала «Утес», затем «РПГ» и «Муха». Две машины из трех сгорели на моих глазах. Третья машина сюда не подъезжала, она забрала раненых на полосе, где они остались после штурма.

Я долго не знал, что делать дальше. Две машины сгорели, и связи у нас не было... Я решил пойти на выход, за машинами. Мы пошли вдвоем – я и Вася «Сокол», разведчик из 80-й бригады.

У меня была ранена нога, а у «Сокола» – простреленная берцовая стопа, мы оба такие «спортсмены», могли и не дойти.

Было примерно шесть утра – от терминала мы отошли спокойно. Дорога заняла примерно 2 часа. Шли потихоньку, опираясь друг на друга. Когда начинали стрелять – мы ложились, лежали на земле, смотрели на небо – можно было даже заснуть, так там было тихо и спокойно. Затем поднимались и шли дальше. Иногда даже ползли. И все же больше шли по бетону, чтобы не наткнуться на мины или боеприпасы, не взорваться. Шли по следам от МТЛБ, которые недавно приезжали к нам.

Пришли к нашей РЛС (радиолокационная станция). Больше всего я боялся, что в нас начнут стрелять наши – мы были очень грязные и было трудно идентифицировать, кто мы и откуда. Мы подошли и начали махать, кричать – они понимали, что мы угрозы не представляем, поэтому приняли, пустили, увидели, что мы «свои», быстро погрузили в машину и отправили на Водяное. Нас почистили и перевязали – моему ранению уже четыре дня, я очень переживал.

«Если он может убить беззащитного человека, то это не солдат»

– Пришел наш командир бригады, я ему быстро нарисовал и объяснил, где бойцы, передал список тех, кто был у меня – я тогда был за старшего. Я попросил Игоря «Психа» побатальонно записать фамилии людей, поэтому никто не мог затеряться, а о погибших сразу было все ясно, поименно.

Я рассказал о том, что произошло, о численности и путях подхода, просил командира быстрее вывезти ребят. Насколько я знаю, днем туда не поехали, потому что это было слишком опасно. Поехали по-темному, в девять или десять часов. Как рассказали, наших живых там уже не было – их после обеда взяли в плен. Не увидели там даже «сепаров» – только наши «двухсотые».

Из-под завалов извлечены до десяти человек, они были очень тяжело ранены. Из них до утра дожили только трое. Затем одного якобы застрелили «сепары» прямо на месте. Двух, Стаса Стовбана и Остапа Гавриляка, забрали в плен, а затем обменяли. У каждого из них нет одной ноги.

Я слышал о том, что, когда наши приехали туда ночью, хотели забрать «двухсотых», и они якобы взорвались. Но это не подтвержденные данные. Когда сепаратисты услышали, что начало что-то взрываться, – направили туда и огонь, и артиллерию. Тот конвой, который приехал забирать ребят, потерял там бойцов. Вот и вся история.

А о том, что произошло с моим другом Игорем, я узнал от тех, кто туда звонил и пытался забрать пленных. Позже, когда «Сова» и «Спартанец», бойцы, которые были с ним в одной камере, рассказали, как «Моторола» двумя выстрелами в голову убил Игоря, когда тот был в полубессознательном состоянии. Сначала я не верил в это, не думал, что так просто добить человека выстрелом в голову... Потом об этом много говорили и писали, говорят, что даже «Мотороле» звонили.

Если он может убить беззащитного человека, который физически не может ему сопротивляться, то для меня это не солдат, а клоун. Он работает на телевизор, на терминале его мало кто видел, даже из его собственных подопечных.

Значение аэропорта

– Аэропорт – это стратегическая точка, мы фактически были в пределах Донецка. На оборону аэропорта мы тратили гораздо меньше сил и средств, чем сепаратисты на его штурм. Они понимали, что нам нечего терять, и боялись лезть к нам открыто.

Во время перемирия украинская сторона не сориентировалась и не подготовилась так, как готовились сепаратисты. Они вообще каждое перемирие для подготовки использовали. Они хотели отодвинуть нас и показать всем, что они все же «выбили» оттуда «киборгов».

Оригинал публикации – на сайте Радіо Свобода