Наталия Литера
Апрель 2014 года. Крым, Украина, Симферополь, первые месяцы оккупации. Иммиграционная служба. Район Куйбышевского рынка.
Неприметное здание, старое крыльцо, две очереди. Одна – отказ от российского гражданства; вторая – сдача документов на получение российского паспорта.
Однако вслушайтесь в абсурдность формулировки: отказ от российского гражданства…
Я – гражданка Украины, родилась и выросла в Крыму, должна отказываться от чужого, навязываемого мне гражданства, на своей собственной территории
Я – гражданка Украины, родилась и выросла в Крыму, должна отказываться от чужого, навязываемого мне гражданства, на своей собственной территории, выстаивая очереди, предоставляя весь пакет документов на всех членов семьи…
Тогда и сейчас я постоянно задаюсь вопросом, зачем мы это делали? Мы все равно уезжали. Ответ на поверхности – страх и ответственность. Страх неизвестности и ответственность за будущее детей.
Я помню, как мучала телефонными переговорами бывшего коллегу, высококлассного юриста, вопросом, нужно ли нам отказываться от российского гражданства, мы граждане Украины. Мой знакомый, знающий ответ на любой вопрос, касающийся украинского законодательства, затруднялся с однозначным ответом. Но больше склонялся к мысли, что если мы пропустим «сроки отказа» (там еще и сроки были установлены, кажется до 19 апреля), то потом, возможно, не сможем выехать, то есть автоматически станем гражданами России, имея крымскую прописку. Сейчас все это напоминает «Записки сумасшедшего», но два года назад – это были наши реалии.
Помню женщину из Судака, она приехала со своей дочерью-студенткой, которая училась в крымском ВУЗе. Эта семья не собиралась выезжать из Крыма. Женщина говорила «щирою мовою» и вела себя, открыто оппозиционируя «второй очереди».
– Мама приехала пообщаться с единомышленниками, – с улыбкой сообщала дочь.
– Как же вы будете жить здесь без «их» паспорта? Вы же не сможете ни работать, ни лечиться, вы не сможете дышать…
В ответ на мой лепет она ответила намеренно громким голосом: «Мене зґвалтували, а я маю робити вигляд, що мені добре?».
Я не пыталась ее ни в чем переубедить, мне было бесконечно жаль и страшно за эту женщину. В ответ на мой лепет она ответила намеренно громким голосом: «Мене зґвалтували, а я маю робити вигляд, що мені добре?».
В той очереди я познакомилась с молодой семьей, мужчина прошел все Майданы, начиная с 2005 года. Когда он рассказывал о киевской зиме 2013-2014, его глаза становились влажными. Спустя месяцы мы несколько раз встречались у нас дома в Киеве и вспоминали этот день.
Я не надеялась, что это унижение закончится одним днем закончится. Рабочий день подходил к концу и очередь постепенно таяла, много людей было иногородних: Евпатория, Алушта… Они переписывали свои фамилии на завтра и спешили на вокзал, чтобы успеть на свои рейсы.
Приехал муж с работы, и я в красках стала рассказывать ему события дня… Из кабинета вышел сотрудник и сказал, что прием закончен. «Приходите завтра». Нас осталось трое: мы с мужем и еще один мужчина. В кабинете оставался еще один «отказывающийся». Мы энергично стали просить, что стоим с 8-ми утра, что дома дети некормлены, все документы собраны и мы не задержим вас. Все наши уговоры были напрасны. Помощник инспектора с непроницаемым лицом, как попугай, повторял: «Рабочий день закончен».
Мужчина, который стоял перед нами, молча зашел в кабинет инспектора. Через несколько минут вышел «счастливчик», который, как мы думали, должен был быть последним в этой очереди за «НЕГРАЖДАНСТВОМ» и, проходя мимо, сказал: «Ждите. Думаю, вас примут. Там мужик им приступ эпилепсии демонстрирует».
И нас приняли, мы были последними. Старший инспектор УФМС России по РСО-Алания, майор внутренней службы К.Е. Хугаев (– Почему Алания? – Не знаю, справки, которые нам выдали, были так подписаны) молча взял наши документы, спросил, почему отказываемся. Он был уставшим и равнодушным и вызвал у меня чувство благодарности за скорость процедуры. От руки вписал в какой-то журнал формата А4 наши фамилии, детей, документы (я обратила внимание на тетрадь-журнал образца журналов моего детства) и выдал две справки, распечатанные на принтере, где не было тонера.
Мы были счастливы, что этот день заканчивался и на руках были «справки-заявления, подтверждающие наше желание сохранить гражданство Украины» (из оригинала)
Когда мы вышли из кабинета и шли по весенней улице Киевской домой, мы наслаждались жизнью и строили планы дальнейших действий. Мы были счастливы, что этот день заканчивался и на руках были «справки-заявления, подтверждающие наше желание сохранить гражданство Украины» (из оригинала), правда, они были трудночитаемые и без печатей, но для нас это были бумажки «моральних гарантий» пересечения границ Крым-Украина и на тот момент – демонстрацией нашей гражданской позиции.
Подтверждение, что описываемая процедура отказа от росийского гражданства, – фарс и профанация не заставило себя долго ждать. В августе 2014 я перевозила детей из Крыма в Киев, в наш новый дом, где муж заканчивал ремонт. Джанкой. Пропускной пункт. Первая проверка российских пограничников. За последние месяцы я уже много раз пересекала админграницу Крым-Украина, но к этому невозможно привыкнуть. И даже сейчас, спустя два года, я с болью и дрожью в серце вспоминаю эти пункты контроля.
Почему? Это моя страна! Это моя земля!
В наше купе зашли двое мужчин и женщина, стали смотреть документы, свидетельства о рождении детей, что-то им не понравилось, они стали звонить кому-то.
– Вашему сыну – 16. Где паспорт? – спросили проверяющие. – Да, ему исполнилось в конце апреля 16 и мы граждане Украины, едем домой и вопросами получения паспорта будем заниматься в своей стране – смело ответила я, имея при себе все документальные доказательства, что мы граждане Украины и только. – Мы не можем пропустить вашего сына через границу.
– Что? Как это не можете? Это мой ребенок. Мы граждане Украины, у меня есть документы, подтверждающие отказ от принятия российского гражданства. Вот, пожалуйста. Мы едем домой. В моем паспорте до сих пор крымская прописка только по той причине, что в Крыму не работают механизмы «прописать-выписать».
Проверяющий посмотрел мои справки и ответил:
– Я такие тоже напечатать могу и принтер при этом заправить.
Уже тогда я поняла, что мой ребенок вырос и это уже не мальчик, а мужчина, который может принимать взрослые решения
И тут меня понесло. Я умоляла, плакала, сердилась, говорила, что их действия – противозаконны. Я была в отчаянии, дочки начали плакать, а сын успокаивал, что он созвонится с дедушкой и тот приедет за ним, а мы с папой что-нибудь придумаем и заберем его чуть позже. Уже тогда я поняла, что мой ребенок вырос и это уже не мальчик, а мужчина, который может принимать взрослые решения.
Я не знала, что мне делать, я не могла дозвониться мужу и посоветоваться с ним, это было 6 или 7 августа, когда в Крыму резко перестал работать украинский мобильный оператор МТС.
Сын созвонился с дедом, поезд еще не тронулся, а мой папа мчался на старой машине, чтобы забрать внука на незнакомой станции в Джанкое.
Я поехала с девочками дальше. К нам стали заходить люди из соседних купе, кто-то старался успокоить, кто-то говорил, что нельзя быть с ними такой строптивой, один мужчина протянул телефон и сказал, что уже есть связь и я могу поговорить с мужем.
Через несколько часов на мой украинский МТС в поезде позвонил номер, начинающийся с цифр +7978…..
– Мама, все в порядке. Не волнуйся. Я с дедушкой, едем домой.
Наталия Литера, крымчанка
Мнения, высказанные в рубрике «Свидетельства оккупации», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Поделитесь тем, что видели и что знаете, пишите нам на email: krym_redaktor@rferl.org
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: