Доступность ссылки

Розиле Меметова: «Никто не знал, что будет с нами…»


Учащиеся Ялтинской средней школы с учителем (первая слева в первом ряду) и трехлетней Розиле. 1939 год. Семейный архив Розиле Меметовой
Учащиеся Ялтинской средней школы с учителем (первая слева в первом ряду) и трехлетней Розиле. 1939 год. Семейный архив Розиле Меметовой

В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. В ходе спецоперации 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал депортировали всех крымских татар, по официальным данным – 194111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В преддверии 73-й годовщины депортации Крым.Реалии совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.

Я, Розиле Меметова, крымская татарка, родилась 19 августа 1936 года в городе Ялте Крымской АССР.

На момент депортации в состав семьи входили: мать Фатма Языджиева (1906 г.р.), я, Розиле Меметова, сестра Муневер Меметова (1941 г.р.). Семья проживала в селе Корбек (с 1945 года село Изобильное – КР) Алуштинского района Крымской АССР в доме дедушки, т.е. отца моей мамы – Мустафы Аджи-Осман огълу, которому было 63 года.

18 мая 1944 года мне шел восьмой год.

Мои родители – отец и мать – были преподавателями и жили в Ялте в государственной квартире. У дедушки в селе Корбек был дом, приусадебный участок, хозяйственные постройки и домашние животные: корова, овцы и т.д.

Слева направо: Халиль Меметов и Фатма Языджиева с дочерью Розиле (в центре). Ялта, 1937 год. Семейный архив Розиле Меметовой
Слева направо: Халиль Меметов и Фатма Языджиева с дочерью Розиле (в центре). Ялта, 1937 год. Семейный архив Розиле Меметовой

На фронт были мобилизованы:

1. Халиль Меметов (1911 г.р.) – мой отец, (дата мобилизации – 23 августа 1941 года);

2. Осман Языджиев (1912 г.р.) – брат мамы;

3. Ибрагим Языджиев (1915 г.р.) – брат мамы;

4. Исмаил Языджиев (1920 г.р.) – брат мамы.

Дядя Исмаил Языджиев после института был призван 8 января 1941 года на службу в Черноморский флот, в морскую пехоту, 8 ОБМП (скорее всего, имеется ввиду 8-ая отдельная бригада морской пехоты – КР), и участвовал в обороне Севастополя. 14 июня 1942 года был представлен к присвоению звания Героя Советского Союза, но награду не получил.

Группа мужчин-жителей села Корбек. Во втором ряду третий справа Халиль Меметов (отец Розиле), в первом ряду второй справа Мустафа Аджи-Осман огълу Языджи (дед Розиле). 1925 год. Семейный архив Розиле Меметовой
Группа мужчин-жителей села Корбек. Во втором ряду третий справа Халиль Меметов (отец Розиле), в первом ряду второй справа Мустафа Аджи-Осман огълу Языджи (дед Розиле). 1925 год. Семейный архив Розиле Меметовой

Моя мама Фатма Языджиева в рукописи своей книги «Омюрим» («Моя жизнь») упоминает, что в конце апреля-начале мая в деревне появились люди в темной армейской одежде. По 3-5 человек они ходили по домам и что-то расспрашивали, а наши люди от радости, что война заканчивается и скоро вернутся с фронта сыновья и мужья, угощали их, чем могли. Им и в голову не приходило, что сделают с нами через несколько дней.

Они ходили по домам и что-то расспрашивали, а наши люди угощали их, чем могли

18 мая 1944 года, по описанию мамы, утром в дверь сильно постучали, а затем вошли два солдата с автоматами и потребовали: «Давайте, скорее выходите из дома, вы предатели – вас высылают...». Мама растерялась, подумала, что она – предатель, и только ее высылают. Она сказала: «Если я – предатель, вот я и мои дети, расстреляйте нас! Их отца расстреляли фашисты (она не знала, что отец жив), а вы расстреляйте нас!» Солдаты кричали: «Давайте быстро!» Один из них сунул маме в руки клочок бумаги, на нем было написано «Постановление Верховного Совета», в котором говорилось, что крымские татары высылаются из Крыма за предательство.

Солдаты пошли в соседний дом, через несколько минут они вернулись, и стали выталкивать нас из дома, один из них даже прикладом автомата ударил маму. Все, что из вещей и продуктов мама успела собрать, пришлось бросить по дороге к месту сбора, так как надо было идти около трех километров, а сестренка была маленькой и идти далеко не могла. Маме пришлось нести ее на руках. Я тоже фактически была еще ребенком.

Согнали всех, люди плакали – в основном это были дети, женщины и старики

Сопровождали ли нас к месту сбора или нет, я не помню, но само место сбора хорошо помню. Это место в деревне Корбек называлось «Айлянма» – площадь, куда подходила шоссейная дорога. Нас, жителей деревни, кроме русских и украинцев, продержали там весь день. Деревня Корбек тогда считалась большой, около 800-1000 семей. Согнали всех, люди плакали – в основном это были дети, женщины и старики, мужчины находились на фронте. Никто ничего не мог понять.

К вечеру подъехали грузовые машины – их тогда называли «американками» (возможно, имеются ввиду грузовые машины марки студебеккер US6, поставлявшиеся американскими союзниками по ленд-лизу в СССР во время Второй мировой войны – КР). Нас погрузили в эти машины. Мой дедушка со своей снохой и четырехлетней внучкой Авой жили в другом доме, поэтому они считались другой семьей. Мама очень просила солдат разрешить им сесть в нашу машину, но им не разрешили. Когда наша машина тронулась и поехала, дедушка бежал за ней и плакал. Мама тоже плакала и кричала: «Папа, я все равно найду тебя!» Нашла потом, но его уже не было в живых: он умер от дизентерии в течение трех дней, умерла и его сноха. Так из шести детей никого не было возле него, чтобы похоронить. Сыновья воевали, а дочери не разрешили ехать вместе с ним. Итак, из нашей семьи было выслано три человека и из дедушкиной – тоже три.

На железнодорожную станцию Симферополя нас привезли уже ночью. Погрузили в вагоны для скота. В нашем вагоне было 60 человек, в основном женщины, дети и старики. Кто плакал, кто молился, никто не знал, куда нас везут и что будет с нами…

Кто плакал, кто молился, никто не знал, куда нас везут и что будет с нами…

Было очень тесно, сидели на узлах. В вагоне никакого туалета, воды не было, а вентиляция – это небольшие окна в конце вагона. Были большие двери – их открывали только на остановках. Однажды мама хотела сварить нам из муки что-то вроде каши. Когда поезд остановился, она возле вагона на два кирпича поставила кастрюлю и зажгла из щепок огонь. Не успела сварить, как подошла женщина-железнодорожница с автоматом, пнула кастрюлю и выругалась матом. Мама подняла кастрюлю и ударила ею женщину. Подоспевшие другие рабочие железной дороги напали на маму, тут из вагонов выскочили наши люди и завязалась драка.

На остановках люди бегали за водой и в туалет, поезд трогался и многие отставали от него, потому что не объявлялось время и место остановки. Таким образом, очень многие разлучались с семьей, дети оставались без родителей, родители – без детей. Наша мама боялась оставить нас и поэтому просила других принести чайник воды. Один раз в сутки давали какую-то баланду и больше ничего. Голод, антисанитария, завшивленность... люди ослабли, стали болеть. Болели в основном старики и дети. Заболела ветряной оспой моя сестричка трех лет Муневер, нас перевели в последний вагон.

Голод, антисанитария, завшивленность... люди ослабли, стали болеть

В дороге были около месяца: дата отправки 18 мая 1944 года, а прибыли где-то в конце июня, потому что было очень жарко. Когда поезд остановился, сказали, что это город Беговат, Узбекистан (с 1964 года стал называться Бекабад, узбекское называние Бекобод – КР). На вокзале стояли грузовые машины, всех сажали в них и увозили.

Мою сестричку хотели забрать в больницу из-за ветряной оспы, но мама не дала, мучили нас на вокзале до темна, потом согласились взять и маму, но не хотели брать меня. Мама не согласилась ехать без меня. Один из солдат вытащил оружие и закричал: «Расстреляю я тебя как собаку!» Но мама настояла на своем. Меня не с кем было оставить, да и кому я, ребенок, нужна была в такое тяжелое время. Долго мучили нас, и в конце концов, согласились взять и меня. Так мы оказались в инфекционной больнице Беговата. Уже на второй день в больнице появились умершие – пожилые люди из наших соотечественников. Мама нам не давала таблеток, боялась, так как были слухи о том, что люди умирают от лекарств. Из попавших в больницу пожилых людей никто не возвращался, так писала мама. Существовал комендантский режим, этим все сказано.

Местные люди вначале смотрели на нас как на предателей, называли «саткъын» (предатель), а в последующие годы, когда узнали нас лучше, относились хорошо, дружелюбно.

В Беговате наших людей поселили в землянки – это глубоко выкопанные в земле длинные сооружения (40-50 метров и шириной 10-15 метров) без окон – только крыша, покрытая землей и вырытые ступеньки для спуска. Заселяли нас по 70-80 человек: старики, мужчины, женщины, дети, больные – все вместе. Я никогда не забуду беговатских землянок, они с детства перед моими глазами!!!

Я никогда не забуду беговатских землянок, они с детства перед моими глазами

Люди умирали семьями, обычно у нашего народа семьи были большими, много детей. Поэтому от голода, кишечной инфекции (дизентерии, брюшного тифа), от завшивленности (сыпного тифа), малярии умирали в первую очередь дети и старики. Хоронить умерших было некому, все были настолько обессилены, что еле шевелились, а мужчины еще не вернулись с фронта. Зимой положение наших людей стало еще хуже. Смерть косила людей, попавшие в больницу больше не возвращались, землянки превратились в могилы, где вместе с еле живыми лежали и мертвые.

О продуктах, питьевой воде, медикаментах не было и речи. Благодаря тому, что наша мама не давала пить нам сырую воду и добавляла туда марганцовокислый калий, мы не заболели дизентерией и другой кишечной инфекцией. Малярия трясла каждого, в том числе и нас. От малярии раздавали всем таблетки – хинин (акрихин).

О продуктах, питьевой воде, медикаментах не было и речи. Малярия трясла каждого, в том числе и нас

Работающим давали хлебные карточки, а в колхозах – трудодни, вот и все. Никаких участков для постройки и стройматериалы никто и не думал давать. Как я помню, в пятидесятые годы давали ссуду по 5000 рублей, но мы не взяли, и я слышала от мамы, как она говорила: «Хорошо, что мы не взяли ссуду, а то как бы сейчас отдавали?!».

В 1944 году, в июле-месяце, маму разыскал один из знакомых, только что вернувшийся с фронта, еще с незажившими ранами, Исмаил Ирсмамбет. Он до войны работал в Симферополе в газете «Ени дунья», а в Беговате устроился на работу в отдел кадров. В первую очередь он занялся открытием детсадов и детдомов для осиротевших детей и пригласил маму как организатора-педагога. Нужно было срочно собрать детей и накормить их. Была выделена землянка, мама нашла котел, выдали продукты и, таким образом, благодаря Исмаилу Ирсмамбету был открыт первый круглосуточный детсад в Беговате.

Основными строителями Фархадской ГЭС недалеко от Беговата были крымские татары. Техники не было, вся стройка выполнялась вручную. Очень много земли при стройке котлована пришлось вынести на себе, работали с утра до вечера.

Над нами издевались, как могли. Председатели и бригадиры колхозов могли избить до смерти

В 1945 году, в июне-июле, опять вторая высылка. Опять на Беговатский вокзал подогнали вагоны для скота, погрузили людей и повезли в Таджикистан. Там условия и комендатура были еще жестче, чем в Узбекистане. С людьми обращались хуже, чем с рабами. Комендатура отобрала у людей все документы. Людей распределили по колхозам на хлопковые поля. Мы попали в Кагановичабадский район (в 1957 году переименован в Колхозабадский район, в настоящее время район Джалолиддина Балхи Хатлонской области Республики Таджикистан – КР). Над нами издевались, как могли. Председатели и бригадиры колхозов могли избить до смерти и ни за что не отвечали. Так было перед моими глазами: бригадир на лошади избил до смерти камчой (кнутом) мальчика лет 10-12.

Коменданты собрали наш народ и объявили: «Это Тугаманская долина – долина выселенцев! Не пытайтесь убежать, там река Вахш, а там горы, все равно в наши руки попадете – 20 лет каторги!»

Через несколько месяцев работы в колхозе мама обратилась к заведующему районо казаху Султанову. Он принял маму на работу преподавателем химии и биологии.

В 1947 году комендатура изъяла мамину трудовую книжку из районо под предлогом, что спецпереселенцы держать документы на руках не имеют права. Таким образом, они уничтожили ее трудовую книжку и 15 лет трудового стажа. В том же 1947 году учебный год начался, но работать ей в школе не разрешили. Так мы остались без работы.

То, что вербовали людей осведомителями, я слышала.

На месте ссылки мы не имели права более трех километров отдаляться с места жительства

На месте ссылки мы не имели права более трех километров отдаляться с места жительства. Для посещения родственников нужно было разрешение-пропуск от коменданта. Если больница находилась на расстоянии более трех километров, то ты не имел права идти в больницу. Бывало часто, что пока больной добьется пропуска, он успевал умереть, так и не доехав до больницы.

Существовало положение о воссоединении родственников, но добиться разрешения было трудно.

В комендатуре отмечались ежемесячно с 16 летнего возраста и до смерти. Об Указе Президиума Верховного совета СССР о том, что за побег полагается 20 лет каторги, нам комендатура напоминала очень часто, это являлось основной угрозой.

В нашей семье в таких условиях проживания, конечно, болели: дети – малярией и другими простудными заболеваниями, мама – воспалением легких, сестренка – крупозным воспалением легких. Мама обратилась к врачу Т.Я. Сергеевой с ребенком в тяжелом состоянии, чтобы она выписала рецепт сульфидина. Но она так и не выписала, сказав: «Все равно не поможет». Сестра выжила, а когда у нее после конъюнктивита образовалось бельмо на зрачке, комендант не дал пропуск везти ее в больницу Самарканда. Мама, рискуя получить наказание, ночью на попутных машинах отвезла сестру в самаркандскую больницу.

Когда мне исполнилось 16 лет, я ходила каждый месяц на подписку в комендатуру по месту учебы в Самарканде.

В первые годы высылки умер мой дедушка (отец моей мамы) в Булунгурском районе Самаркандской области. Мама долго добивалась пропуска поехать к нему, когда он заболел, но пока она получила пропуск, дедушка умер в своем доме от дизентерии за три дня. А затем умерла его сноха, оставив сиротой маленькую дочь, в то время, когда ее муж воевал на фронте.

В первые годы депортации смерть косила наших людей. Голод, эпидемии дизентерии, брюшного и сыпного тифа… А малярией болели поголовно все.

Голод оставил сиротами очень много крымскотатарских детей. В 1945-1946 годах эти дети выглядели хуже, чем дети в концлагерях. Их собирали и сдавали в детские дома.

В 1944-1945 годах умерло около половины высланных людей. Хоронить было некому – умерших собирали в одну арбу и вывозили в общую могилу

В 1944-1945 годах умерло около половины высланных людей, хоронить было некому – живые сами еле передвигались. Поэтому умерших собирали в одну арбу и вывозили в общую могилу. Хоронить по обычаю не могло быть и речи.

Мой отец вернулся с фронта и только в 1946 году разыскал нас в Таджикистане.

Дядя Осман Языджиев вернулся с фронта где-то в 1946 году (точно не знаю), его жена Хатидже умерла в 1944 году, осталась маленькая дочка.

Другой мамин брат, Исмаил Языджиев, оборонявший Севастополь, при возвращении после окончания войны был арестован якобы за то, что был участником драки с милиционерами. Он отбывал наказание, отсидел 6 лет только за то, что был крымским татарином.

Третий мамин брат, Ибраим, пропал без вести на фронте.

Я окончила 7 классов, поступила учиться в Самаркандский медицинский техникум, а затем, работая, продолжала учиться и окончила университет. На медицинскую специальность, я думаю, ограничений не было, потому что это не считалось идеологической работой. А вот маму и отца в мае 1948 года как педагогов сняли с работы из-за того, что правительство запретило выселенцам трудиться по специальностям, близким к идеологии.

Только после 1956 года стала выходить наша газета «Ленин байрагъы» и был организован ансамбль «Хайтарма». А школ и классов на родном языке не было. Так как в то время был советский режим, проводить открыто религиозные обряды, праздники запрещалось всем.

Все наши письма, открытые выступления с требованием возвращения на родину – в Крым – всячески карались органами КГБ. Из-за этого мой дядя Исмаил Языджиев был арестован в 1969 году, проходил участником Ташкентского судебного процесса над десятью крымскими татарами и отсидел 1,5 года.

Существенного изменения после 1956 года со снятием ограничений по спецпоселениям не было – только не ходили на подписку в комендатуру, а поэтому могли свободно ездить к родственникам, переезжать.

Маму часто вызывали в КГБ и угрожали, но она дала себе слово, что до последнего вздоха будет делать все для возвращения народа на Родину

Моя мама Фатма Языджиева была членом инициативной группы Самарканда по возвращению крымскотатарского народа на родину – в Крым. Ее дом был под пристальной слежкой КГБ Самарканда. Неоднократно дом подвергался обыску со стороны милиции. Маму часто вызывали в КГБ и угрожали, но она дала себе слово, что до последнего вздоха будет делать все для возвращения нашего народа на Родину. Ей суждено было вернуться и прожить в Крыму совсем недолго. Она умерла 5 ноября 1991 года и похоронена в селе Молочное Сакского района.

Права на возврат конфискованного имущества и возвращение в Крым у нас не было.

После 1956 года я вышла замуж, работала в больнице медсестрой, родила дочь и продолжила учебу в университете, а затем работала врачом-лаборантом.

В декабре 1989 года моя семья вернулась в Крым. Долго не могли купить дом – даже в селе – из-за отсутствия прописки. Нас не прописывали, потому что не предоставляли работу. Например, я сразу нашла вакансию врача в Евпатории, но не могла получить работу из-за того, что у меня не было прописки. Так длилось до мая 1990 года. После больших трудностей с пропиской я смогла оформить куплю-продажу дома, начать работать. Вот так издевались над нами.

Я проживаю в Евпатории.

(Воспоминание датировано 12 октября 2009 года)

Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий

FACEBOOK КОММЕНТАРИИ:

В ДРУГИХ СМИ




XS
SM
MD
LG