Женские марши по субботам стали знаком и правилом протестного движения в Беларуси. Если в начале протестов силовики старались не задерживать женщин, то сейчас их хватают с той же жестокостью, что мужчин. В субботу были задержаны 430 человек, в том числе известная активистка протеста, 73-летняя Нина Багинская. В воскресенье в Гомеле ОМОНовцы тащили по асфальту беременную. Женщины становятся в “сцепку”, срывают маски с силовиков и отбивают у них задержанных.
О женской составляющей протестов в Минске и других городах Беларуси – в интервью с Ольгой Шпарагой, соосновательницей независимого Европейского колледжа Liberal arts в Минске, исследователем и участницей фем-группы поддержки Координационного совета. О пытках и солидарности на улицах белорусских городов, о "несогласном обществе с женским лицом", о деле художницы Надежды Саяпиной и о неожиданной роли картины “Ева” Хаима Сутина в консолидации протеста.
– В белорусском протесте обращает на себя внимание его большая женская сила. Не говорю о фигурах Колесниковой и Тихановской, есть такая великая женщина, как Нина Багинская, практически народный символ. Мы наблюдаем за огромным политическим театром, где женщины играют свои поразительные роли. Чем это можно объяснить?
– Есть несколько причин. Одна связана с фигурой кандидата Виктора Бабарико, который попал три месяца назад в тюрьму (в воскресенье дочь Бабарико – Мария –зачитала в ютьюбе обращение отца к протестующим – Прим.РС). Он поддерживал в Беларуси площадки, связанные с культурой: независимый театральный фестиваль "Те-арт", частично фестиваль "Листопад", большое пространство "ОК-16" на улице Октябрьской, арт-галерею. Кураторки, арт-менеджерки – женщины – реагировали в знак солидарности с Бабарико. В целом женщины всегда были активны, они работают в НКО, в социальных, культурных, экологических проектах. Еще одна важная причина связана с коронавирусом: поведение Лукашенко и в целом кризис системы здравоохранения, эрозия социального государства поставили под вопрос базу женской поддержки, которая у Лукашенко всегда была. Это женщины в этой сфере, связанные с заботой: и те, кто эту заботу оказывают, и как уязвимая группа.
Поведение Лукашенко и кризис системы здравоохранения поставили под вопрос базу женской поддержки, которая у Лукашенко всегда была
Лукашенко по-хамски всеми способами эту группу уничтожил. Это большая мобилизационная группа. Я бы две причины выделила: активистки, которые находились в тени и вышли на сцену вокруг новых лидерок, и социальная группа, которую Лукашенко разрушил своей реакцией на коронавирус.
– Наблюдая за Беларусью со стороны, человек, не слишком разбирающийся в ее реалиях, скажет, что Беларусь – тоталитарная страна с тоталитарным лидером. Но это страна с развитой интеллектуальной сетью, университетская, с высоким уровнем коммуникации с Европой, студенчество, которое ездит туда учиться. Мария Колесникова – музыкант, которая много лет работала в Германии, потом вернулась, она, как и Тихановская, показывает пример европейского поведения. Понадобился социальный толчок, чтобы это стало заметно?
– Хочется так сказать, но не хочется преувеличивать. Разные исследования показывали, что мобильность, связанная с поездками в европейские страны, не такая большая. Я бы говорила о влиянии интернета, о горизонтальной коммуникации, о вовлечении людей не только за счет поездок, обменов, а за счет информации о европейских странах, интереса к тому, что там происходит, поиска альтернатив. Причем не только и не столько политических альтернатив, сколько связанных с повседневной жизнью, с участием в ней. Граждане и гражданки нашей страны видели, как в других странах активизируются в последние десять лет. Думаю, для них это было важным образцом.
– Каждый раз после маршей приходится читать в соцсетях, как людей избивают, пытают, каким ужасным издевательствам подвергаются во время задержаний, женщины не исключение. Сообщения об изнасилованиях, о психологических унижениях по гендерному признаку, когда женщин заставляют снимать белье, когда специально бьют по гениталиям и мужчин, и женщин. Существует ли правозащитный и юридический контроль над этими процессами? Готовы ли люди говорить о пытках именно сексуальных, по этому принципу?
– Правозащитные организации занимаются этой проблемой, целый ряд, в частности, правозащитный центр организации "Весна" и другие. Можно на сайте "Весны" следить за информацией. (18 сентября задержана координатор "Весны" Мария Рабкова – Прим.РС).
Когда люди идут в медицинские учреждения освидетельствовать, что они подверглись пыткам, власти это используют, чтобы завести уголовные дела
Собирать информацию о пытках, в том числе сексуального характера, очень сложно. Что делают власти, когда люди идут в медицинские учреждения освидетельствовать, что они подверглись пыткам? Это используется, чтобы завести на этих людей уголовные дела за то, что они участвовали в несанкционированных акциях протеста. Это осложняет сбор информации. Второй аспект, и его обсуждают правозащитники: не все люди информированы о правозащитных организациях, о том, что можно защищать свои права. Правозащитные организации пытаются на это реагировать в настоящем прямо-таки времени. Сейчас проводятся тренинги, как документировать случаи пыток, как находить пострадавших, как способствовать тому, чтобы люди давали показания, участвовали в расследовании пыток и защищали самих себя. Это вызов, на который гражданское общество пытается отвечать.
– Вы с коллегами-преподавателями ходите на суды, организовываете какие-то акции в поддержку задержанных?
– Могу рассказать о деле Ирины Сухий, это одна из лидеров в экологическом сообществе. Она отсидела пять суток, я была на ее суде. К ней вломились домой, задержали. Через несколько дней прошел суд, и она уже была в тюрьме. Она по скайпу участвовала в суде, помещение было небольшое, не уместились все желающие ее поддержать. Суд проходил с нарушением всех процедур. К примеру, свидетель, которого очень сложно назвать свидетелем, видимо, он сотрудник КГБ, присутствовал все время в течение процесса. Дело сфабрикованное: в этот день, 3 сентября, Сухий вообще не было в городе, а ей вменялось участие в митинге. В результате дело было пересмотрено, ей дали пять суток, потому что, видимо, совсем все было шито белыми нитками. Но под эту сурдинку они успели еще сделать обыск у ее дочки, которая тоже в арт-сообществе, приходили в общественную организацию, в которой Сухий работает. Задержания обычно сопровождаются еще и действиями в отношении других участников и участниц организации, или каких-то коллег и колежанок.
– Эти организации пытаются закрывать? И на каком основании?
– Был рейд по общественным организациям, которые получали зарегистрированную помощь от европейских фондов, и проверки коммуникаций с этими организациями на предмет этой помощи – это давление. Возможно, попытка еще какую-то часть полученных денег отжать. Но прежде всего это, конечно, угроза общественным организациям.
– Человека схватили на протестном митинге, привезли его в кутузку, а потом суд. К чему приговаривают людей?
– Либо штраф, либо это могут быть сутки – несколько суток. Вот Надя Саяпина 15 суток получила. Есть также практика: после 15 суток суд проходит вторично, и вам дают еще 15 суток. Сейчас несколько членов Координационного совета уже в который раз отбывают за одними сутками другие. Какую-то группу людей обвиняют в участии в несанкционированных митингах, но хотят обвинить в организации, и тогда это уже уголовная статья, возможность на несколько лет человека посадить.
– О деле художницы Нади Саяпиной. При каких обстоятельствах она была задержана, что ей вменяется? Известно, что в России ее коллеги подписывают коллективное письмо в поддержку.
– Это письмо возникло в Беларуси, но оно сразу стало международным, современное арт-сообщество ведь не локальное. Надя получила 15 суток за то, что участвовала в несанкционированном мероприятии, в акции у стен Дворца искусства в центре города. Это была организованная группой художников акция, на которой показывались фотографии с побоями людей, которые пережили пытки с 9 по 11 августа. Там участвовало большое число художников, арт-критиков, стояли в цепи с распечатанными фотографиями. Наде Саяпиной дали 15 суток за участие в этой акции.
– Одно из предложений Светланы Тихановской – превратить Координационный совет в широкое общественное движение. Как эта идея может воплотиться?
– Уже запускаются какие-то формы поддержки совета, верительные грамоты от общественных организаций. То, что мы видим сейчас в Беларуси, не только в Минске, а по всей Беларуси, – это множество форм самоорганизации. Есть данные, что сейчас по всей Беларуси создано 1155 дворовых чатов, в каждый из которых входят от 500 до 2 тысяч человек, это только одна из форм, и результатами этой работы являются активность во дворах, походы на митинги группами.
Когда люди идут на митинг, потом возвращаются, милиция пытается брутально с ними обойтись, поэтому важно ходить сообща
Есть проблема: когда люди идут на митинг, потом возвращаются, милиция пытается брутально с ними обойтись, поэтому важно ходить вместе. Но есть много и других форм активных действий в трудовых коллективах, в университетах, и это разные группы. Разные люди, разные сообщества рассматривают Координационный совет как представительный орган белорусского общества и хотят, чтобы такое движение играло свою роль. Понятно, что это децентрализованный протест, и Координационный совет тоже децентрализованная площадка, где есть разные группы, но это форма поиска разных инструментов взаимной поддержки.
– Есть такая информационная картина, что белорусские рабочие забастовали было, а теперь рабочий протест захлебнулся. Судя по тому, что вы говорите, это не совсем так, протест переходит в другие формы?
– Да. Периодически можно получить информацию, что люди используют способы итальянской забастовки, ищут другие механизмы, если невозможна открытая забастовка. Поскольку суды проходят над лидерами стачкомов, и тут есть со стороны властей реакция, нужно искать другие формы.
Если вспомнить активные действия профессиональных групп: например, музыканты после избиений 9 августа с 12 августа чуть ли не каждый день пели у филармонии. Там собирались люди из разных музыкальных сообществ. Власти через десять дней стали за это преследовать отдельных людей, и теперь они поют в метро, в шопинг-моллах. Вдруг в какой-то момент мы слышим их песни. В разных местах, в кафе организуются выставки. Рядом у меня кафе "Зерно", в котором проходит выставка "О росте коллективного самосознания". В университетах: на философском факультете как раз итальянская забастовка – студенты, преподаватели не приходят на занятия, идет борьба с руководством. Спортсмены – мы видим чуть ли не каждый день их заявления. Было видеообращение 90 белорусских футболистов. Такие заявления мы видим от разных коллективов, и это тоже форма солидаризации профессиональных групп.
– Ожидали ли вы еще в середине июля, что протест будет таким массовым, стойким, последовательным? Что он покажет убежденность общества: перемены должны быть, власть утратила доверие народа, причем во всех его слоях?
– Не ожидали. Где-то с середины июня, наверное, когда началась история с "Евой" Хаима Сутина, "Ева-люцией", появились признаки активности. Но то, что это приобретет такой размах… Были иллюзии, когда люди стали выходить массово, что мы быстро все разрешим. Потом увидели, что консолидированный авторитаризм – это не такая простая штука, так просто с ним не разберешься, нужна настойчивость. И стало заметно, что люди перестраиваются и готовы продолжать. При всем ужасе от пыток, от поведения властей, есть радость от солидарных действий всего белорусского общества. Не только в Минске. По официальному заявлению властей, 28 маршей было по всей Беларуси в прошлые выходные. За эти 26 лет белорусское общество продвинулось вперед, изменилось отношение к насилию, к пониманию своей гражданской позиции, произошло осознание себя как граждан, живущих в этой стране. А вот власть застряла в точке 26 лет назад и не хочет никуда двигаться. И эта пропасть, которая образовалась… Ну, можно падать туда, в тюрьмы, но люди не хотят, будут сопротивляться этому всеми силами.
– Расскажите, какую роль сыграла "Ева" Хаима Сутина?
– "Ева" – это картина 1928 года, которая принадлежит к коллекции так называемой Парижской школы. Эту коллекцию покупал Белгазпромбанк, когда директором его был Виктор Бабарико. Она была публично выставлена в галерее "Арт-Беларусь", во Дворце искусства, а галерея "Арт-Беларусь" – это пространство, которое вел Белгазпромбанк. Это прекрасная коллекция. Это художники, которые в начале ХХ века уезжали с территории Беларуси, многие еврейского происхождения. Самый известный – Шагал, конечно же, Хаим Сутин – тоже известный художник. Власти накануне ареста Бабарико арестовали коллекцию. Это было, видимо, предупреждение. Через несколько дней был арестован сам Бабарико. В связи с арестом коллекции активизировалось артистическое сообщество, символом его стала работа "Ева" Хаима Сутина. Она стала символом, движущей силой женского движения и протестов. Я говорила уже, что как будто Ева воплотилась в трех женщинах, которые образовали штаб: Веронике Цепкало, Марии Колесниковой и Светлане Тихановской. Была большая кампания вокруг коллекции и вокруг "Евы" Хаима Сутина, возникло даже понятие – "Евалюция". С хештегом #Евалюция люди делали разные высказывания – Николай Халезин из Свободного театра, Никита Монич, не только женщины, но и мужчины. Никита Монич потерял работу в Национальном художественном музее, потому что написал прекрасное стихотворение о "Еве". Я сама ходила с середины июня в майке с "Евой", в одной из интерпретаций этой майки, где Ева показывает “фак”. Художниками и художницами было сделано множество поэтических интерпретаций этого образа, и он был одной из движущих сил несогласного общества, с женским лицом.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: