Известный британский журналист Люк Хардинг (Luke Harding) с 2007 по 2011 год работал корреспондентом газеты The Guardian в Москве. О своей любви к России и о сожалении, что страна для него теперь закрыта, о столкновении со спецслужбами и своих приключениях на Кавказе Люк рассказал "Кавказ.Реалии".
– Когда я ехал в Москву, я был очень наивный. Я знал, что Россия не демократическая страна, в отличие от Англии или Швейцарии, но я думал, что есть путь, как ей стать более свободной. Но я заблуждался. Современная Россия – это мафиозное репрессивное государство под контролем спецслужб.
– Как вы это поняли?
– На "Маршах несогласных" люди выражали точку зрения противоположную кремлевской. На Пушкинской площади еженедельно проходили акции против войны в Чечне. Но было очевидно, что лидеры и участники митингов, такие, как Гарри Каспаров, Борис Немцов воспринимались как маргиналы. Им не давали слово на государственном телевидении, власть всячески дискредитировала это движение. В качестве официальной оппозиции выступала партия коммунистов. Но на самом деле она за власть. Те, кто действительно против системы, были и остаются за бортом.
– Когда у вас самого возникли проблемы с российскими властями?
– Я оказался в России через полтора месяца после убийства в Лондоне Александра Литвиненко, бывшего сотрудника ФСБ. Отношения между двумя странами были напряженными. Я освещал ход расследования.
Однажды в квартиру, где я жил с семьей, кто-то проник в мое отсутствие и оставил признаки вторжения. В посольстве Великобритании мне вежливо объяснили, что это сделали российские спецслужбы и наверное поставили прослушку.
– Вы это связали с вашей работой?
– Да. Вскоре меня вызвали в Лефортово "на беседу" в качестве свидетеля по поводу интервью Бориса Березовского в The Guardian. Тот сказал, что устроит революцию против Путина. Это была типичная речь в духе опального олигарха. Меня допрашивали сотрудники спецслужб на пятом этаже. Но все знают, что внутри есть подвал... В тот раз все обошлось.
– А спустя четыре года?
– Меня вызвали в пресс-департамент МИД в ноябре 2010. Выражали недовольство моими публикациями, грозились выслать. Я ответил, хорошо, но у меня дети школьники, середина учебного года, я не могу уехать. Мне разрешили остаться до мая. Вскоре я улетел в Лондон. Написал книгу о Wikileaks и Джулиане Асанже. Готовя ее, я прочитал три тысячи депеш о России и бывшем Советском Союзе. Книга вышла и в феврале 2011 я отправился в Москву к семье. Но так и не доехал. На границе мне объявили "Россия для вас закрыта". Визу аннулировали, а меня выслали.
– Вы писали про Путина, про деньги Кремля, про международные компроматы и мировое политическое закулисье. Как вы оказались на Кавказе?
– Первый раз я поехал туда после выборов в Думу. В некоторых республиках Кавказа "Единая Россия" набирала по 100-102% голосов. Возможно, в местных избиркомах не знали, что не бывает больше ста процентов. В Чечне был забавный момент. Мы встретились с представителем местной избирательной комиссии и он объяснил, что 96% чеченцев проголосовали за "Единую Россию". Тогда один из репортеров спросил: а как можно в следующий раз получить еще четыре процента? Потом у нас была странная встреча с Кадыровым. Наш автобус остановился посреди дороги, к нам подъехал его кортеж. Все стояли прямо на дороге, Кадыров говорил пять минут.
– О чем он говорил?
– Я забыл. Это было не очень интересно. Даже те корреспонденты, кто хорошо знал русский язык, не поняли, что он сказал. Местные журналисты переводили нам его реплики, но у нас не было возможности задать ему жесткие вопросы о ситуации в Чечне.
– Откуда вы черпали информацию о Чечне?
– Я был знаком с правозащитниками, знал лично Наталью Эстемирову. Через несколько дней после ее убийства, я отправился в Чечню. Приехал неофициально и сразу пошел к ее дому. Я говорил с соседями и один из них мне рассказал, что ее похитили боевики, что она кричала и звала на помощь.
Также я посетил село, где похоронена Наталья и встретился с ее дочкой. Девочка на чистом английском объяснила все, что случилось с мамой. Это было очень печально.
Интересно отметить, что в основном происходящее в Чечне освещают женщины. Наталья Эстемирова, Анна Политковская, другие.
Я надеюсь, что и в Москве, и в Грозном будет улица имени Эстемировой, потому что она - настоящая героиня.
– Какие остались ощущения от республики?
– Там забываешь, что ты в России. Другая культура, другая еда, традиции, мягкий климат, горный ландшафт. Но в Чечне я почувствовал сталинскую атмосферу. Везде висят портреты Кадыровых. Отец и сын. Чеченцы – великолепный народ, но под полным контролем власти.
– Местные силовики препятствовали вашей работе на Кавказе?
– В Ингушетии, после очередного столкновения боевиков с федералами я решил сделать репортаж о боевиках. Планировал встречи и с ингушскими правозащитниками. Место боя было оцеплено, туда не пускали. Но я пообщался с кем хотел и решил, что набрал достаточно материала. Уехал на такси до Владикавказа. На посту между Ингушетией и Осетией у меня проверили документы и задержали. Сотрудники спецслужб увезли обратно в Назрань. Как я слышал, в тот же день задержали еще одну иностранную корреспондентку. Меня допрашивали, говорили, что я шпион. Но я же ничего не нарушал, документы, виза были в порядке.
Тогда офицер сказал, что вышли новые правила пребывания в регионе и я их якобы нарушил.
Меня подвергли унизительной процедуре,- снимали отпечатки пальцев, при этом руки по локоть измазали черной краской и не дали мне возможности помыться. Несколько часов продержали в участке.
Когда я снова проезжал пост, солдаты вымогали у меня деньги.
Ингушетия, Чечня, Дагестан – это полузакрытая зона, особенно для иностранцев. Там с вами может случиться все что угодно в любой момент, как со мной.
– Вы после этого приезжали на Кавказ?
– Да. После взрыва в московском метро я поехал к родителям смертницы в Дагестан, хотел разобраться, почему она это сделала. Отец говорил, что дочь была умница.
– Получилось разобраться?
– И да и нет. Очень сложно проверить достоверность информации, полученной от родных шахидки. Мое впечатление, что экономическая ситуация и тяжелая жизнь создают почву для вербовки молодежи в радикалы. А власть использует против этих людей очень жесткие методы. У проблемы более глубокие корни, чем религиозный экстремизм.
– Вы жалеете, что не можете поехать в Россию?
– Да. Это важно отметить. Представители государства обвиняют нас, что я и такие как я, русофобы. Но все наоборот: я люблю Россию, ее народ, и театр, и Чехова и Бунина, и Давлатова и ваш прекрасный язык, я никогда не был шпионом. Но государство... Эта патриотическая риторика в духе "let's make Russia great again", это на публику. А частный проект власти - украсть деньги и природные ресурсы. А потом – оставить эти деньги на Западе. В банках Лондона, например. И дети российского истеблишмента тоже у нас учатся в самых дорогих частных школах. Эти заведения слишком дороги даже для нас, но российские чиновники могут себе позволить.
– Вы сейчас продолжаете писать о Кавказе?
– Нет, я думаю, что важно бывать там лично, чтобы писать, чтобы выявлять пропаганду государственных СМИ и точно понимать, что правда, что ложь, что полуправда. Сейчас я тоже касаюсь российских тем, пишу об олигархах, о вмешательстве России в зарубежные выборы. Но Кавказ – более глубокая тема.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: