Двадцать пять лет назад, 30 сентября 1999 года, российская армия вновь вошла на территорию Чечни. Эту дату считают началом второй чеченской войны, хотя боевые действия на Северном Кавказе возобновились еще в августе после вторжения в Дагестан группировок Шамиля Басаева и Хаттаба. Тогда федеральные власти обвинили президента Чеченской республики Ичкерия Аслана Масхадова в неспособности контролировать ситуацию, пишут в своем материале Кавказ.Реалии.

23 сентября 1999 года президент России Борис Ельцин подписал указ "О мерах по повышению эффективности контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона Российской Федерации", создающий Объединенную группировку войск. В этот же день авиация начала бомбить Грозный, а спустя неделю армия перешла к наземной операции – федералы вошли в Наурский и Шелковской районы республики. Владимир Путин – тогда еще премьер-министр – назвал ошибкой Хасавюртовские соглашения, завершившие первую чеченскую войну.

Точных сведений о потерях в ходе второй чеченской войны до сих пор нет. Первый зампред комитета Госдумы по обороне Андрей Краснов в 2021 году заявил журналистам о более чем шести тысячах погибших и пятнадцати тысячах раненых в ходе боевых действий в 1999–2002 годах. По данным Союза комитетов солдатских матерей, на конец 2003 года речь шла о 12 тысячах погибших военнослужащих, включая сотрудников МВД и ОМОНа. Число погибших мирных жителей на 2004 год составило до 10 тысяч человек, сообщал "Мемориал".

О том, как во время второй чеченской войны работало Общество российско-чеченской дружбы, чем отличаются две войны и почему для президента Путина созданная в республике модель может быть "идеальной", сайту Кавказ.Реалии рассказал Станислав Дмитриевский – правозащитник, участник юридических проектов и полевых миссий в зоне вооруженных конфликтов.

Справка: В 2005 году в отношении Дмитриевского было возбуждено уголовное дело об экстремизме из-за публикации в газете "Право-защита" обращений руководителей Ичкерии Аслана Масхадова и Ахмеда Закаева с призывом к мирному урегулированию конфликта. Несмотря на общественный резонанс и признание политзаключенным, он был приговорен к двум годам условно. Сейчас Дмитриевский руководит проектами Центра документации имени Натальи Эстемировой в Норвегии и преподает в Свободном университете.

– 25-летие начала второй чеченской войны, как и многие другие исторические годовщины последних лет, осталось незамеченным ни руководством России, ни обществом в целом. При этом именно эта война подняла рейтинг Путина и стала площадкой для репрессивных практик, потом распространившихся на всю страну. На ваш взгляд, почему годовщина тех событий оказалась проигнорирована?

– Все довольно очевидно. Если говорить о российской власти, да и во многом о российском обществе в целом, они достаточно антиисторичны. Или, по крайней мере, аисторичны. Общество верит в набор мифов о прошлом, которые отчасти сложились сами по себе, отчасти при содействии власти, отчасти ею были прямо навязаны и активно эксплуатируются. Самые известные – 9 Мая (в России отмечается как День Победы, дата окончания Второй мировой войны в Европе. – Прим. ред.) или "лихие 90-е".

Войны в Чечне не укладываются в эту систему, они поднимают слишком много неудобных вопросов. Их трудно мифологизировать – живы многие непосредственные участники событий, а воспоминания о них порождают далеко не только победные ассоциации. Есть, например, истории со взрывами домов. Или потери военнослужащих, которые теряются на фоне нынешних потерь и изрядно подзабыты, но все равно указывают на причинно-следственные связи. Наконец, есть военные преступления. Такие как массовая резня в Новых Алдах или массовое захоронение в Ханкале рядом с основной российской военной базой. Войны остаются серьезной травмой прежде всего для самих чеченцев, пусть и загнанной под кадыровский террор. Но ведь и для многих россиян – тоже. Начиная с тех же военных, которые лютой ненавистью ненавидят Кадырова – главного бенефициара "их победы".

Если начать всерьез говорить о второй чеченской войне, все эти вопросы всплывут. Власть не заметила годовщины ее начала, потому что никто не хочет выпускать джинна из бутылки. Кремлю необходимы более простые исторические нарративы. А общество обмануто пропагандой, в том числе ксенофобной, запугано и дезориентировано. Сейчас в России, к сожалению, не время для исторической рефлексии. Ни для власти, ни для населения.

– Вы были в Чечне и во время первой войны, которая перевернула ваше мировоззрение, и во время второй. На взгляд очевидца, в чем они принципиально отличаются?

– Когда началась первая война, было ощущение, что жили два соседа, которые круто поссорились. Это привело к тяжелым последствиям, но казалось обратимым. В начале той войны удивляло, что чеченская сторона вела ее в "белых перчатках", несмотря на то, что российская сторона с самого начала действовала с грубейшими нарушениями гуманитарного права. Чеченские командиры, например, отпускали под честное слово пообещавших больше не воевать пленных российских солдат. Целые автобусы с солдатскими матерями приезжали в республику, чтобы забрать сыновей. Лично видел картину, когда такие женщины окружили Масхадова и, чуть ли не дергая за пуговицы, просили отдать им сыновей. И он разговаривал с каждой отдельно и организовывал освобождение. Атмосфера тех месяцев прекрасно передана в фильме-притче "Кавказский пленник".

Мне кажется, перелом наступил после захвата заложников в больнице Буденновска в 1995 году. Война никого не делает лучше, ожесточение наступает со всех сторон. После перерыва стало намного больше жестокости, крови, взаимной ненависти.

В середине 1990-х российское общество в целом было настроено антивоенно и завершить боевые действия, как мне кажется, удалось благодаря такой принципиальной позиции. Напомню про почти миллион подписей, которые за десять дней собрал в Нижегородской области губернатор Борис Немцов. Они были реальными, добровольными, никого через колено не ломали, не путинское время было.

Вторая же война сопровождалась взвинченной античеченской истерией. Здесь не хочу снимать части вины и с чеченского общества. Но то, что происходило в межвоенный период в республике, прежде всего было результатом целенаправленной политики властей России. Для реванша Кремль был заинтересован в хаосе. Экономическая и политическая изоляция разрушенного войной региона привела к росту преступности и неуправляемого насилия.

За это время произошла радикализация и в самой Чечне. Вначале во главе стояли вполне чинные, пусть и в чем-то одиозные, но вчерашние советские офицеры и управленцы. Дудаева, Яндарбиева, Абумуслимова, Масхадова при всем желании не назовешь радикальными исламистами. А к 1999 году появились совсем другие люди.

Повторюсь, война никого лучше не делает и выдвигает на первый план людей достаточно жестоких. Движение за независимость Чечни начиналось как абсолютно светское, апеллирующее к международным нормам о праве наций на самоопределение. Они казались актуальными, особенно на фоне завершившейся во всем мире деколонизации и, например, параллельно происходящих событий в Косово. Была вера в прогресс, международную поддержку – и рациональная, и наивная. Скажем, у чеченцев сохранялось народное предание, что после самых тяжелых дней помощь придет от Британии.

Но заявления Запада, на поддержку которого рассчитывали сторонники независимости, остались декларативными. И разочарование наступило достаточно быстро. На смену бывшим советским офицерам и деятелям культуры пришли проповедники салафизма, на пальцах объяснившие: международное право и Запад – это сплошное лицемерие и разврат.

Посудите сами: целое десятилетие в республике не работают школы, за это время выросло поколение, которое не получило никакого нормального образования. У многих молодых людей убили половину родных. Все, чему они научились, – это ненавидеть убийц своих близких и хорошо воевать. Именно для таких людей религиозная мотивация стала ключевой, потому что давала простые ответы.

После гибели Масхадова произошел переход от национально-освободительного движения к радикальному исламизму. И это оказалось на руку Путину. Перед лицом террора российское общество объединилось вокруг идеи "сильной руки". Дубровка и Беслан дискредитировали идеи борцов за Ичкерию и в глазах российского общества, и перед Западом.

– По вашему мнению, почему Запад с самого начала не поддержал независимость Чечни и закрывал глаза на военные преступления федералов?

– Прекрасно помню, как с адвокатом Абдуллой Хамзаевым, журналисткой Анной Политковской, правозащитником Сергеем Адамовичем Ковалевым встречались с европейскими и американскими чиновниками, из раза в раз поднимая тему санкций. Нужно было не просто изредка грозить пальчиком, а прекратить это безобразие на корню. Если бы тогда Запад жестко говорил с Ельциным или только пришедшим к власти Путиным, история могла сложиться иначе. Достаточно было намекнуть на сворачивание финансовой помощи от международных фондов, они бы пошли на озвученные условия – прекращение ковровых бомбардировок и расследование военных преступлений. Россия тогда в экономическом плане очень зависела от Запада.

Яркий пример – тогда обнаружили массовые захоронения в Косово и, параллельно, в дачном поселке "Здоровье" под Ханкалой нашли более пятидесяти – это только по официальным данным – трупов пропавших без вести чеченцев, перед этим похищенных федералами. И если события в Косово привели ко всем известным последствиям, массовые убийства мирного населения в Чечне Запад просто проигнорировал. Тогда в Грозном находился еврокомиссар по правам человека, но он даже не захотел посетить склад МЧС, на котором были выставлены для опознания родственниками десятки тел жертв внесудебных казней. России все прощали, полагая, что это лишь досадные эксцессы на пути строительства демократии.

Осознанное закрывание глаз на вопиющие военные преступления в итоге привели к войне в Грузии, захвату Крыма и сегодняшней агрессии против Украины. Запад был убаюкан сказками про то, что можно просто торговать с "плохими парнями", тогда они якобы станут лучше. То, что называют победой в "холодной войне", бездарно отдали набирающим обороты имперским амбициям Кремля. Путин воспринял эту нерешительную дипломатию как слабость.

У Галича есть песня про мародеров, которые пришли разграбить город, когда победители уснули. Здесь похожая ситуация – победители холодной войны проспали откат Кремля назад.

Академик Сахаров говорил: "Моя страна нуждается в давлении и поддержке". Полный отказ от давления со стороны Запада привел к цепочке последующих войн. После 70 лет тоталитарного эксперимента российское общество нуждалось в серьезной опеке, и наивно было ожидать, что оно само в одночасье станет демократическим.

– Нерешительность Запада привела к нынешней войне в центре Европы?

– У Путина хорошее чутье власти. Это политик сталинского типа, не очень умный и образованный, но прекрасно чувствующий, кто кого сожрет в банке с пауками. Посмотрите, как он выпестовал Кадырова, тут подобное стремится к подобному.

– То есть очень разные и по возрасту, и по жизненному опыту люди – один вырос в ленинградских подворотнях и служил в КГБ, детство другого прошло на войне, он вообще плохо говорит по-русски – оказались близки?

– Кадыров плохо говорит по-русски, Путин вообще не говорит по-чеченски, но у них общий язык – воля к власти. Для обоих это высшая ценность, ради которой они готовы на любые поступки.

– В начале второй чеченской войны вы создали Общество российско-чеченской дружбы. Тогда эта дружба была возможна?

– Вопрос о возможности вообще не стоял, мы эту дружбу просто являли. Мы восемь лет работали рука об руку – русские, чеченцы. Конечно, были проблемы, как и в любой живой общественной организации, но они никак не были связаны с этнической принадлежностью ее членов. Потому что все, кто у нас и с нами работал, были настроены на диалог. С тем же Ахмедом Закаевым (в те годы первый вице-премьер Ичкерии. – Прим. ред.) всегда было достаточно легко общаться, хотя мы могли и расходиться во взглядах по каким-то вопросам.

Наглядная иллюстрация: в 2000 году привезли чеченских детей на медико-социальную реабилитацию в Нижний Новгород. Местные СМИ трубили, что правозащитники везут "террористов", а журналисты требовали показать им "живого чечененка". Спустя время, когда дети прошли адаптацию, пригласили тех же журналистов. Заходя в смешанную группу летнего лагеря, они не смогли определить – кто здесь русский, а кто чеченец. Стали спрашивать. Ребята – и русские, и чеченцы – с иронией отвечали: "А вы угадайте!"

Люди, нормальные, обычные люди склонны находить точки соприкосновения. За все поездки в Чечню я ни разу не сталкивался с тем, чтобы кто-то предвзято отнесся ко мне из-за моей национальности. Как государство Россия сделала с Чечней страшное, но в Чечне всегда сохранялось понимание разницы между гражданином и государством, россиянином и "федералом".

Наверное, это общее свойство культуры многонационального Кавказа, который всегда сотрясали войны и конфликты, но он всегда восставал из пепла. Такое разделение очень важно, чтобы находить общий язык с соседями и не свалиться в разрушительную войну всех против всех.

– Вторая чеченская война сделала Путина тем Путиным, который сегодня размахивает ядерной дубинкой и угрожает всему миру?

– Безусловно. Чечня стала для него пробным камнем, где он испытал свои силы и методы. И он победил. Эта война актуализировала самые низменные и подлые черты этого человека. Показала ему, что насилие и шантаж – очень результативные политические методы. Когда-то личные качества Путина могли быть только проблемой его близких, а сегодня являются проблемой для всего мира.

– Подведем итог разговора о второй чеченской войне. Она закончилась? Или не совсем?

– Если исходить из классического определения, данного Международным трибуналом по бывшей Югославии, внутренний вооруженный конфликт завершается подписанием мирного соглашения. До этого он считается длящимся независимо от наличия боевых действий. Другое дело, что трибунал тогда не предусмотрел ситуации, когда сторона внутреннего конфликта уничтожена. Как это произошло с нарушением всех возможных норм международного гуманитарного права в Чечне. Там вооруженное сопротивление оказалось полностью подавленным, состояние войны сменилось диктатурой.

Если Россия до 24 февраля 2024 года была авторитарной, но все-таки не тоталитарной страной, то в одном отдельно взятом субъекте федерации был создан абсолютно тоталитарный анклав. Власть Кадырова – путинского гомункулуса, выращенного в колбе произвола, – уже года с 2007-го опиралась на не ограниченное никакими законами насилие и на совершенно оголтелый, сталинского типа культ личности.

Сейчас кадыровские практики частично распространяются на остальные субъекты страны и оккупированную территорию Украины. Вообще, мне кажется, что кадыровская Чечня для Путина – этакое платоновское идеальное государство, он очень доволен опытом его строительства. И хотел бы распространить его на весь мир.

А с другой стороны, война в Чечне не окончена. Что демонстрируют события в Украине, где с обеих сторон участвуют подразделения чеченцев. Это как закрытая гноящаяся рана. Как только центральная власть ослабнет, сдавленная пружина конфликта на Северном Кавказе разожмется с такой силой, что мало никому не покажется. Будет большая кровь. Потому что мир нельзя построить на насилии и страхе – они непременно возьмут свое.

Беда российской оппозиции в том, что ее представители не думают, как решать эту проблему, и, кажется, даже вовсе не замечают ее. Перед любым демократическим постпутинским правительством – если России будет дан еще один шанс – одной из первых в полный рост встанет вопрос кризиса в Чечне и вообще на Северном Кавказе. Но в повестку нынешней оппозиции, рассуждающей о потенциальных судьбах страны, он вообще не включен. Есть большой риск того, что решаться он будет опять по привычным имперским лекалам. Война в Чечне стала началом конца российского демократического эксперимента. Очень хотелось бы избежать в будущем захода на новый круг хождения по граблям.

• В 2006 году Русско-чеченскому информационному агентству, которое основал Дмитриевский, в Гамбурге вручили премию имени Герда Буцериуса "Свободная пресса Восточной Европы – 2006". В том же году самому Дмитриевскому и его коллеге Оксане Челышевой в Лондоне вручили специальную награду Amnesty International за правозащитную журналистику в опасных условиях.
• 30 октября 2007 года Общество российско-чеченской дружбы было официально зарегистрировано в Финляндии. Председателем избран Станислав Дмитриевский, его заместителем – финская правозащитница Ева Мартинсон.
• В апреле в Чечне в очередной раз отметили День мира: 15 лет назад, в 2009 году, здесь официально отменили режим "контртеррористической операции" – так российские власти называли вторую войну в республике. В этот раз заслугу в "окончательной победе над терроризмом" в Чечне Рамзан Кадыров приписал не только своему отцу, первому главе республики в составе России, но и президенту Владимиру Путину. Какая ответственность за войну лежит на Путине и за что в действительности благодарит его Кадыров – в материале сайта Кавказ.Реалии.

Роскомнадзор пытается заблокировать доступ к сайту Крым.Реалии. Беспрепятственно читать Крым.Реалии можно с помощью зеркального сайта: https://d3k1pbwgxg2hno.cloudfront.net/ следите за основными новостями в Telegram, Instagram и Viber Крым.Реалии. Рекомендуем вам установить VPN.