"Китайский народ никогда не позволит иностранным силам унижать, подавлять или порабощать его. Если у кого-то есть иллюзии на сей счет, то он неизбежно разобьет себе голову о Великую стену из стали – стену воли китайского народа, построенную усилиями наших почти полутора миллиардов человек". Эта риторика – фрагмент недавнего выступления председателя КНР, лидера китайских коммунистов Си Цзиньпина на торжествах в Пекине по случаю столетия со дня основания Коммунистической партии Китая.
Как пишет Радио Свобода, казалось бы, мало кому сегодня меньше угрожает "порабощение иностранными силами", чем Китаю. Тем не менее, события XIX–XX веков, когда страна не раз становилась объектом иностранных вторжений, по-прежнему актуальны для сознания китайцев и активно используются руководителями КНР в политических целях. При этом в остальном мире всё больше говорят как раз об экспансии самого Китая, прежде всего экономической. Беспокойство по ее поводу становится сильнее и в странах Евросоюза, чьи отношения с КНР в последнее время переживают период турбулентности.
Еще 8 месяцев назад Пекин и Брюссель заявляли о грандиозном прорыве: в последние дни 2020 года Европейский союз и КНР заключили Всеобщее соглашение об инвестициях (CAI). Оно предполагало расширение доступа европейских компаний на китайский рынок – в таких отраслях, как телекоммуникации, производство электромобилей, воздушный и морской транспорт и некоторые виды финансовых услуг, где ранее действовали серьезные ограничения деятельности иностранного капитала. Китай обязался не предоставлять своим фирмам, полностью или частично контролируемым государством, конкурентных преимуществ перед европейскими компаниями. Тем самым условия для предпринимателей из стран Европы, работающих в Китае, становились примерно равными тем, которые уже существуют на куда более открытом рынке ЕС – и которыми пользуются, помимо прочих, бизнесмены из Китая. В Брюсселе надеялись, что CAI поможет несколько выровнять торговый баланс с КНР, давно уже негативный для Европы: в 2020 году объем европейского экспорта в Китай составил 202,6 млрд евро, в то время как объем импорта – 383,4 млрд.
В нынешней ситуации обстановка не благоприятствует ратификации соглашения
Но уже весной всё изменилось. Евросоюз присоединился к США и еще нескольким странам, которые ввели санкции против Китая – в связи с усилившимися преследованиями уйгурского меньшинства в Синьцзяне на северо-западе КНР. Санкции носили скорее символический характер: они коснулись лишь четверых китайских чиновников, причастных, по мнению Брюсселя, к репрессиям против уйгуров. Пекин тем не менее совершил ответный шаг, подвергнув санкциям пятерых европейских политиков, в том числе нескольких депутатов Европарламента, которому предстояло ратифицировать соглашение CAI. В начале мая стало ясно, что ратификации в обозримом будущем не будет. "В нынешней ситуации, когда действуют санкции ЕС против Китая и китайские контрсанкции, касающиеся ряда членов Европарламента, обстановка не благоприятствует ратификации соглашения", – признал на пресс-конференции 4 мая заместитель главы Еврокомиссии Валдис Домбровскис. А его коллега Маргрете Вестагер, курирующая в ЕС вопросы конкуренции, сообщила, что Брюссель ужесточит ограничения на работу в Европе для иностранных компаний, субсидируемых из бюджетов своих стран. Эта мера коснется в первую очередь ряда китайских фирм.
Помимо нарушений прав уйгуров и других этнических и религиозных меньшинств, камнем преткновения для европейско-китайских отношений стала политика Пекина в отношении Гонконга. Там со времен окончания британского колониального господства и перехода этой территории под юрисдикцию КНР официально действует принцип "одна страна – две системы". После подавления массовых выступлений жителей Гонконга в защиту демократии и автономии Пекин добился принятия нового закона о безопасности, который де-факто сильно ограничивает гонконгскую самостоятельность. Евросоюз подготовил специальное заявление с критикой действий властей КНР, однако Венгрия, чье правительство поддерживает тесные связи с Китаем, заблокировала его принятие.
Тем временем в июне в самой Венгрии начались протесты против планов открытия в Будапеште филиала Фуданьского университета (Шанхай), одного из старейших вузов Китая. Филиал собирались открыть в 2024 году. Правительство КНР заявило, что предоставит Венгрии кредит в 1,5 миллиарда долларов на реализацию этого проекта. В одном из районов Будапешта должен быть построен университетский кампус. Власти города, которые находятся в оппозиции правительству Виктора Орбана, выступили против строительства. По мнению мэра Будапешта Гёргея Карачоня, проект возложит дополнительную нагрузку на налогоплательщиков страны. Кроме того, университет может стать орудием китайской пропаганды в ЕС, заявляет венгерская оппозиция. Премьер Орбан вынужден был дать задний ход: судьбу филиала наконец решит специальный референдум.
Если в ход конфликта вокруг Фуданьского университета официальный Пекин открыто не вмешивался, то с Литвой у него случилось открытое столкновение. В августе Китай потребовал от этой страны отозвать посла из Пекина и сам пошел на аналогичный шаг, демонстрируя недовольство открытием в литовской столице официального представительства Тайваня. Власти Китая выражают протест всякий раз, когда Тайвань упоминается как отдельная страна: для Пекина это чувствительный вопрос в контексте принципа "одного Китая". То, что Литва позволяет открыться офису с использованием названия "Тайвань", было сделано вопреки неоднократным заявлениям Пекина о возможных последствиях и серьёзно подрывает суверенитет КНР, заявило китайское министерство иностранных дел. Об открытии офиса в Вильнюсе Тайвань объявил в июле. При этом название острова власти Тайваня используют для своего представительства в Европе впервые: обычно употребляется "Тайбэй" или "китайский Тайбэй" – название столицы Тайваня.
Что означают все эти конфликты в контексте европейско-китайских отношений? Кто больше заинтересован в успешном развитии этих отношений, а кто более агрессивен? Почему Китай признаёт за Европой серьезный экономический вес, но невысоко ценит ее как глобального политического игрока? Как влияет на развитие отношений Евросоюза и Китая позиция США и России? На эти и другие вопросы в интервью Радио Свобода отвечает синолог, аналитик Ассоциации международных проблем (Прага) Филипп Шебок.
– В конце прошлого года Европейский союз и Китай заключили соглашение CAI. В мае стало известно, что Европарламент не собирается его ратифицировать – после того, как Брюссель и Пекин "обменялись" санкциями. У меня в этой связи два вопроса: во-первых, почему была такая спешка с подписанием CAI в прошлом году, а во-вторых, почему теперь его решили положить под сукно – неужели, заключая этот договор, европейские лидеры не знали, какова ситуация с правами человека в КНР? Для стороннего наблюдателя логики во всем этом просматривается немного.
– Работа над соглашением CAI велась более пяти лет. Там был вполне конкретный график согласования, который предполагал заключение договора именно до конца 2020 года. С этой точки зрения трудно говорить о большой спешке. Это был сюрприз по той причине, что как раз в прошлом году отношения между ЕС и КНР заметно ухудшились – из-за пандемии COVID-19, из-за растущей самоуверенности внешней политики Китая и репрессивности его внутренней политики, да и по другим причинам. И до самого конца, если исходить из публичных заявлений сторон, складывалось впечатление, что множество расхождений остается, и достичь договоренности не удастся.
Курс на экономическое сотрудничество с Китаем в Германии и Франции – явление долговременное
– Положение изменилось буквально за пару месяцев до конца 2020 года. Почему? Договор активно лоббировали Еврокомиссия, Франция и особенно Германия, которая во второй половине прошлого года была страной-председателем ЕС. Для Ангелы Меркель соглашение с Китаем – это что-то вроде одного из прощальных достижений ее политической карьеры. С другой стороны, в Европарламенте давно существуют влиятельные группы, очень критически настроенные по отношению к Китаю, и когда весной были введены эти санкции и китайские контрсанкции, стало ясно, что ратификации CAI добиться невозможно. В то же время Еврокомиссия всё еще надеется, что это соглашение удастся "рестартовать". На переговорах Меркель и Макрона с китайскими представителями этот договор регулярно упоминается. В общем, европейская политика здесь далека от единства.
– В чем тут интерес Берлина и Парижа – и, если посмотреть на ситуацию более широко: какие еще из европейских стран более склонны к сотрудничеству с Китаем, а какие, наоборот, более осторожны?
– Двигателями этого сотрудничества много лет являются Германия и Франция. Тут замешаны огромные экономические интересы, бизнес обеих стран крайне заинтересован в доступе на огромный китайский рынок. Наиболее яркий пример – немецкая автомобильная промышленность, которая обладает в своей стране большими лоббистскими возможностями в политике. Ангела Меркель выступала в ходе переговоров с Пекином как представитель интересов немецкой промышленности. Курс на экономическое сотрудничество с Китаем в этих странах – явление долговременное.
Тут замешаны огромные экономические интересы, бизнес обеих стран крайне заинтересован в доступе на огромный китайский рынок
В то же время и в Германии, и во Франции в политических кругах в последние годы ширятся сомнения по поводу целесообразности тесного сближения с Пекином. Говорят о недопустимости приобретения предприятий в стратегических отраслях китайским капиталом, об опасности передачи Китаю новых технологий, интеллектуальной собственности, о том, что условия, на которых китайские компании работают на европейском рынке, куда менее благоприятны, чем те, с которыми сталкивается европейский бизнес в Китае. Поэтому наряду с приветственными жестами европейских политиков в адрес Пекина принимаются и меры по охране своего рынка перед китайской экспансией.
– Вы уже упомянули, что в период пандемии отношения Европы и Китая ухудшились. Почему и каким именно образом?
Европа столкнулась с агрессивной китайской пропагандой и дезинформацией, с использованием тех же самых китайских поставок в пропагандистских целях
– Там было несколько факторов. Во-первых, европейцам стало ясно, насколько небезопасна зависимость от Китая в каких-то областях – примером послужили поставки специализированных китайских товаров, вроде тех же защитных масок и костюмов, и медицинского оборудования в начале пандемии. Во-вторых, Европа столкнулась с агрессивной китайской пропагандой и дезинформацией, с использованием тех же самых китайских поставок в пропагандистских целях. В-третьих, Китай, откуда пришел коронавирус, в период пандемии (а на самом деле даже несколько раньше) начал выступать во внешней политике еще более агрессивно и самоуверенно, чем раньше, возможно, действуя по поговорке "лучшая оборона – это нападение". В качестве примера можно привести резкие выпады Пекина по разным поводам против Швеции, Чехии и Литвы. Всё это происходит на фоне подавления китайскими властями массовых протестов в Гонконге, действий в отношении уйгуров, которые многие правозащитники уже сравнивают с геноцидом, и т. д. Ну, и собственно фактор ковида: первоначальная реакция Пекина на пандемию, недостаточное информирование других стран о ее распространении в первые месяцы. Все эти обстоятельства наложились друг на друга.
– Отразятся ли на европейско-китайских отношениях результаты парламентских выборов в Германии, до которых остаётся меньше трех недель? Например, Партия зеленых, у которой есть шансы попасть в новую правящую коалицию, известна призывами к более жесткой политике в отношении авторитарных режимов, таких как китайский и российский…
– Трудно сказать, каковы в итоге будут перспективы зеленых, поскольку их рейтинг в последние недели перед выборами снижался. Да, они в случае прихода к власти обещают заметные изменения во внешней политике Германии. Что касается двух других ведущих партий, ХДС и СДПГ, то там скорее можно ожидать продолжения нынешней линии. Хотя надо заметить, что и, например, среди депутатов этих партий всё слышнее голоса, говорящие о том, что бизнес-интересы не могут и не должны быть однозначным политическим приоритетом. Поднимается и вопрос о том, что отношения с Китаем должны строиться на общеевропейской основе. До сих пор в этом смысле Германия отождествляла интересы Европы со своими собственными, что не всем нравится.
– Можно ли говорить, что стратегия Китая в отношении стран Западной и Восточной Европы как-то отличается?
Для Пекина важнее Западная Европа. Немецкое, французское, итальянское направления китайской внешней политики считаются очень важными
– Для Пекина важнее Западная Европа. Немецкое, французское, итальянское направления китайской внешней политики считаются очень важными, их развитию уделяется большое внимание. Экономическое присутствие Китая в этих регионах заметно уже довольно давно, по меньшей мере с начала этого века. В Центральную и Восточную Европу Китай всерьез начал "заходить" только в последнее десятилетие. Невозможно сравнивать объемы китайских инвестиций, совместных проектов или политического присутствия КНР на западе и востоке Европы – вопреки тому, что часто пишут о китайском "наступлении" в бывших социалистических странах. Скажем, Венгрия воспринимается как важный союзник Китая в Европе. Да, в Пекине ценят дружественную политику Виктора Орбана, но при этом полезность Венгрии для китайских интересов ограниченная. Скажем, Будапешт в состоянии заблокировать совместное заявление ЕС с критикой нарушений прав человека в КНР, как это случилось недавно. Но Венгрия – игрок не того масштаба, который мог бы определять повестку дня в европейско-китайских отношениях. С Германией или Францией китайские лидеры способны договориться о куда более серьезных вещах.
– Если все-таки остановиться на Венгрии: как вы оцениваете конфликт вокруг строительства филиала Фуданьского университета в Будапеште? Китай играет в этом относительно активную роль или это скорее внутривенгерский конфликт?
– Скорее, второе. Значение этого конфликта для китайско-венгерских отношений в целом я бы не переоценивал. Виктор Орбан привык к непрозрачным соглашениям, в том числе с зарубежными партнерами. История с университетом Фудань должна была стать примером еще одного такого соглашения. Но Орбан слегка переоценил свои силы. Этот проект, детали которого стали достоянием гласности, превратился в символ того, как работает орбановский режим – без какой-либо транспарентности, путем закулисных сделок с большим коррупционным потенциалом. В случае со строительством участка железной дороги Будапешт – Белград пару лет назад Орбану всё сошло с рук: строительство было без нормального тендера поручено китайской фирме и компании одного из близких к премьеру бизнесменов. А с университетом – нашла коса на камень, да еще и незадолго до выборов. Для Китая это проблема, но небольшая, тем более что противники проекта критикуют не Китай, а прежде всего венгерское правительство. Посмотрим, чем закончатся выборы будущей весной – замечу лишь, что не все члены разнородной венгерской оппозиционной коалиции настроены критически в отношении сотрудничества с Китаем. Любопытно, кстати, что, по данным опросов, в венгерском обществе преобладает негативное отношение к Китаю (около 50% респондентов заявили, что относятся к этой стране плохо или очень плохо, 25% – хорошо или очень хорошо, остальные – нейтрально. – РС), но политика правительства Орбана прямо противоположна.
– Можно ли считать конфликт КНР с Литвой очередным примером "аллергии" Пекина на всё, что связано с Тайванем, или же это свидетельство того, что Пекин хочет вести более агрессивную политику и присутствовать в Европе уже не только экономически, но и политически?
Пекин всегда крайне болезненно реагирует на всё, что считает нарушением "политики одного Китая"
– Да, Пекин всегда крайне болезненно реагирует на всё, что считает нарушением "политики одного Китая". Но каждый случай все-таки индивидуален. Скажем, реакция на визит главы Сената Чехии на Тайвань в прошлом году была громкой, но всё же менее резкой, чем сейчас с Литвой. Видимо, причина в том, что в Чехии сейчас прокитайский президент Милош Земан, а сам тот визит был инициативой конкретного политика, оппонента Земана – Милоша Выстрчила, и эта поездка не преподносилась как часть официального курса по отношению к Китаю. Литва же и раньше заявляла о том, что ограничивает сотрудничество с КНР, а планируемое открытие тайваньского офиса в Литве и литовского – на Тайване сопровождается риторикой литовских политиков о том, что они предпочитают сотрудничать с демократическим партнером, а не с авторитарным режимом. Отсюда – более резкая реакция Пекина, которая к тому же явно направлена не только против Литвы, но должна послужить устрашающим примером для других стран.
– Вопрос несколько наивный, но всё же: кто в ком больше нуждается – Европа в Китае или Китай в Европе?
Для европейских компаний по-прежнему привлекателен огромный китайский рынок, а для Китая ведущие страны Европы остаются потенциальным источником передовых технологий
– Это, конечно, очень сложный вопрос. Какие-то постоянные элементы двусторонних отношений остаются неизменными: для европейских компаний по-прежнему привлекателен огромный китайский рынок, а для Китая ведущие страны Европы остаются потенциальным источником передовых технологий. В то же время ситуация меняется: в последние годы технологический отрыв западных стран от Китая заметно сократился. В некоторых отраслях уже у европейцев возникает ощущение, что они начинают отставать от Китая – но это опять-таки подталкивает к развитию сотрудничества. При этом зависимость от Китая может быть и непрямой: скажем, в чешской экономике китайский капитал присутствует ограниченно, прямые инвестиции невелики, но сама эта экономика очень тесно связана с немецкой, а та, в свою очередь, с китайской. Так работает глобализация, а Китай – один из тех, кто от нее очень сильно выиграл.
– Западные политологи часто называют одной из стратегических целей китайской политики разрушение евроатлантического сотрудничества, проще говоря – отдаление Европы от США. Это так?
С момента окончания холодной войны задачей внешней политики Китая является создание, по меньшей мере, "многополярного мира"
– Конечно. С момента окончания холодной войны задачей внешней политики Китая является создание по меньшей мере – если оставить в стороне мечты о мировой китайской гегемонии – "многополярного мира". Поэтому какое-либо доминирование США воспринимается Пекином как негативный фактор. Добиться своей цели Китай может, ослабляя союзнические связи Соединенных Штатов с европейскими странами или любыми иными мировыми игроками, от Бразилии до Турции. С другой стороны, многие шаги Китая в последние годы кажутся недальновидными. Скажем, Пекин перебарщивает с агрессивностью в отношении Европы, которую несколько недооценивает. Он видит в ЕС серьезный экономический фактор, но не политическую силу глобального масштаба. История с инвестиционным договором это показала: Китай явно недооценил то негативное впечатление, которое производит его политика, прежде всего массовые нарушения прав человека, на часть европейской политической элиты, в том числе представленную в Европарламенте, который оказался ключевым институтом для придания договору CAI законной силы.
– А какова в этом мировом четырехугольнике "США – Китай – Европа – Россия" роль России, которая всю эпоху Владимира Путина целенаправленно сближается с Китаем? Может ли Пекин как-то использовать Москву в своих комбинациях, направленных против Запада? И что вообще такое Россия для нынешней КНР: стратегический союзник, "младший партнер" или же союзник сугубо тактический и ненадежный?
– Что касается европейского направления, то до сих пор Китай тщательно избегал тут какой-либо ассоциации с Россией, отношение к которой во многих странах Европы негативное. С другой стороны, Пекин обращал внимание на то, чтобы не задеть интересы Кремля, скажем, в Восточной Европе. Например, когда создавался формат "16+1", туда не были приглашены Украина, Беларусь и Молдова. Эти страны, судя по всему, в Пекине относят к сфере влияния Москвы.
Партнерство с Китаем помогает России чувствовать себя релевантной на глобальном уровне, играть роль мировой державы
Что касается сотрудничества Китая и России как такового, то о нем часто говорят как о "браке по расчету". Главная совместная задача у них, конечно, ограничение глобального влияния США. Это такое типичное "против кого дружим". Есть здесь и оттенок идеологической борьбы: западным представлениям об универсальности демократии и прав человека Китай и Россия противопоставляют представление о равной легитимности авторитарных режимов и праве каждой страны идти своим политическим путем. Отсюда – отстаивание нормы "невмешательства во внутренние дела", до тех пор, конечно, пока им самим это выгодно, потому что интерпретация этой нормы Пекином и Москвой очень гибкая.
Я бы сказал, что в последние годы, примерно после аннексии Крыма и начала украинского кризиса, сближение России с Китаем приобрело характер более глубокий, чем просто тактическое взаимодействие. Сейчас это уже очень серьезное сотрудничество в области обороны и безопасности. Например, Россия начала продавать Китаю те виды оружия, от продажи которых ранее воздерживалась. Регулярными и очень масштабными стали совместные военные учения. Сейчас Китай и Россия, возможно, ближе друг к другу, чем когда-либо в истории, даже в 1950-е годы, потому что тогда трения между Москвой и Пекином были едва ли не с самого начала, а сейчас всё идет куда более гладко. Иное дело, что в этом тандеме Россия теперь более слабый партнер, и вопрос в том, смирится ли она с этой ролью, и если да, то надолго ли. С другой стороны, помимо ядерного оружия, именно партнерство с Китаем помогает России чувствовать себя релевантной на глобальном уровне, играть роль мировой державы, – считает специалист по Китаю, аналитик Ассоциации международных проблем (Прага) Филипп Шебок.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: