На линии соприкосновения, там, куда потенциально ежеминутно может прилететь пуля или снаряд ‒ за 10 километров от фронта, ‒ живет около 100 тысяч детей. О том, как война влияет на психику детей, как отражается на их восприятии мира ‒ репортаж военного корреспондента Радіо Свобода Андрея Дубчака.
Сделать репортаж о детях на линии фронта я задумал давно. Как к этой теме подступиться, не знал ‒ слишком тяжело это... Но так случилось, что в начале командировки ‒ в первом же интервью ‒ психолог из Попасной Людмила Романенко начала об этом говорить. По ее наблюдениям, следствием войны и боевых действий стала «замороженность» детей, родителей, да и всего общества в целом.
Если коротко, то «замороженность» ‒ это психологический уход от имеющейся проблемы на подсознательном уровне. Такой уход, по словам психолога, является одним из основных признаков посттравматического стрессового расстройства (ПТСР).
Это состояние сверхмощно влияет на психосоматику и здоровье в целом. Медики в Попасной последнее время регистрируют резкий всплеск онкозаболеваний и психосоматических расстройств, как у детей, так и у взрослых.
«Замороженность» также характеризуется отсутствием эмоций, как у детей, так и у родителей. В таком состоянии родители не могут полноценно давать детям любовь, тепло и ощущение защищенности, а дети не могут на полную радоваться, играть, чувствовать себя в безопасности. Все это сказывается и будет сказываться в дальнейшем на психике и здоровье детей не только в прифронтовых зонах, но и в остальной стране.
Из разговора с Людмилой Романенко:
Наблюдая за детьми, живущими у линии фронта, я для себя отметил, что старшие дети, заставшие боевые действия уже в сознательном возрасте, воспринимают войну более травматично, чем дети, родившиеся или осознавшие себя уже во время войны.
У старших одни стрессы и страхи, у младших ‒ другие.
Вот несколько историй детей, живущих возле линии конфликта. О некоторых из них мы сделаем более развернутые материалы. Это очень большая и важная тема, требующая широкого освещения.
Золотое-4. Жора
Жоре ‒ 4 года. Его вместе с матерью я встретил возле магазина в центре поселка Золотое-4 ‒ потенциальной точки разведения войск. За углом этого магазина виден «дом Павлова», а это уже передовая.
Жорин дом ‒ на окраине поселка. Лес за огородами заминирован. Мать рассказала, что в том лесу на «растяжках» иногда подрываются собаки, и их внутренности потом долго висят на ветвях деревьев и кустов.
Жора ‒ сосредоточен. Его глаза не улыбаются. Он смотрит так, будто оценивает.
Прямо со мной говорить он не захотел. Сказал несколько слов и все. Поэтому его мама была между нами «переговорщиком»:
‒ Жорик, а как в собачку нашего попали два осколка, помнишь?
‒ Да.
‒ Не выжила собачка, ‒ говорит мать, ‒ три месяца пожила и умерла... Жора, а расскажи дяде, когда стреляли. Расскажи.
‒ Когда было темно, они стреляли.
‒ А из чего стреляли?
Жора сосредоточено и точно имитирует звуки, сопровождающие «выходы», полет и «приходы» от различных видов оружия.
Луганское. Давид, Вова, Степан
Семья живет здесь с самого начала конфликта. Во время горячих боев 2015 года они ненадолго выезжали в Харьков, но потом вернулись, потому что здесь все ‒ комбайн, трактор, поля, хозяйство, собаки, кошки. Их дом стоит прямо на окраине поселка, дальше блокпост, и за ним уже передовые позиции ВСУ.
Стреляют здесь регулярно. Иногда «прилетает» просто рядом.
Ребята очень подвижные и неугомонные. Все время бегали, ловили то собаку, то кота, катались на квадроцикле. Старшие много помогают родителям по хозяйству. Даже водят комбайн и трактор.
Разговорились. Спрашиваем у Давида, что здесь интересного в деревне:
‒ Иногда, вечером, когда мы едим арбуз, слышать, как стреляют и с той стороны, и с другой. Одни стреляют из БМП, а другие из миномета.
‒ А ты различаешь оружие?
‒ Немножко. Когда стреляет БМП, снаряд свистит и светится. А из миномета сильно стреляет, немного просвистело и его не видно.
‒ Страшно?
‒ Нет. Уже привыкли. А было такое, что мы девять месяцев без света сидели. Домашнее задание при свечке делал. В подвал прятались.
Из разговора с Вовой:
‒ Когда стреляли ‒ мы бежали в подвал. Даже в трусах. Потому что боялись, что капец. Я хочу, чтобы война закончилась и никогда не было ее.
Ребята очень коммуникабельные и любознательные. Войну воспринимают как обычную часть окружающего мира.
Красногоровка. Соня
В июне 2015 года во время артиллерийского обстрела Красногоровки взрывной волной в Сониной квартире вынесло окна. Бабушка, быстро собиравшая вещи, чтобы спуститься в подвал, не доглядела, и двухлетний ребенок выпал из окна пятого этажа. Перелом бедра, перелом предплечья, травмы головы.
К счастью, в тот момент рядом ехали военные медики, доставили ребенка в больницу, где ей сделали срочные операции. Больше года длилось лечение. Восстановление продолжается до сих пор.
У Сони задержка речи, снижение зрения, слабая иммунная система. Когда мы пришли, девочка в очередной раз болела.
О войне Соня говорить не хочет. Поговорили о мультиках и о ее коте. Спасибо ее бабушке Светлане за гостеприимство и поехали дальше.
Поразила апатичность и безэмоциональность девочки. По словам бабушки, большую часть времени она проводит дома и не любит гулять. Хотя здесь, в зоне у передовой, особо и не погуляешь. Везде разбиты дома и кучи мусора.
Марьинка. Тома
В июле 2017 года российские гибридные вооруженные формирования обстреляли Марьинку из минометов. Мины падали и в жилом секторе. В тот день во время обстрела ранения получили трое детей.
Старшие Иван и Лена шли закрывать на соседский двор коз. Мина взорвалась за забором.
Иван был ранен осколками мины в ногу и плечо, и еще много шиферных обломков ударили по всему телу. Лена «получила» осколок в ногу.
Трехлетнюю Тому ранило в живот осколком другой мины на пороге собственного дома.
«Папа, у меня животик» ‒ посмотрели, а там кровь», ‒ рассказывает отец девочки.
Осколок едва не пробил мочевой пузырь. Несколько недель девочка провела в больнице. Тома тот момент помнит и рассказывает о нем так:
Передовые позиции украинской армии ‒ в нескольких сотнях метров от их дома. Лена, старшая сестра Томы, называет автоматные очереди, слышимые здесь часто, «поп-корном», чтобы младшей сестренке было не так страшно.
«А что это такое? Это поп-корн жарят. Говорю так, чтобы не страшно было», ‒ объясняет Лена.
По словам детей и родителей, сейчас гораздо «тише», чем в прошлые годы. Стреляют в основном по позициям военных. К их жилью почти не долетает.
Вспоминали, что не так давно что-то сильно «бахнуло». Возможно, это был удар российской системой «Горыныч» по позициям украинской армии, расположенным рядом:
Поразило то, что и Тома, и взрослые настолько «привыкли» к боевым действиям вокруг, что воспринимают их как привычную часть своего ежедневного быта.
Гранитное. Миша и Станислав
Село Гранитное. Прямо через село по реке Кальмиус проходит линия столкновения. Вдоль реки расположены боевые позиции ВСУ. По словам местных, по самому селу сейчас почти на стреляют. «Почти» ‒ это понятие относительное, потому что директор местной школы спокойно рассказывает о взрыве снаряда 20 сентября на окраине села ‒ как раз на пути, которым она ежедневно едет домой.
«Немножко задержалась тогда. А так кто его знает, что было бы...» ‒ рассказывает Леся Степановна.
В школу в Гранитном, из неподконтрольной Киеву Старомарьевки, ежедневно четыре километра пешком преодолевают девять детей и учительница украинского языка Татьяна Викторовна. Вместе с ней линию соприкосновения пешком пересекают два ее племянника Миша и Станислав. Миша учится в шестом классе, Станислав пошел во второй.
Мы встретили их после окончания уроков, но поговорить долго не смогли, потому что они спешили домой. Провожая их к мостику через реку, за которой уже территория, контролируемая группировкой «ДНР», мы расспрашивали детей об их жизни.
Конечно, ребятам страшно. Иногда по дороге в школу слышно, как стреляют, тогда они прячутся и пытаются определить, насколько опасно и можно ли идти дальше.
Старший Миша, когда сказал нам о своих мечтах, потупился, и на его глазах появились слезы:
‒ Хочу, чтобы война закончилась. Чтобы мост был. И чтобы у людей была работа.
Татьяна Викторовна попросила нас больше не расспрашивать, потому что «совсем расплачется». И объяснила: после начала боевых действий отец мальчика потерял работу. Война для этой семьи ‒ это не только обстрелы и дорога мимо бойниц дотов и через заминированные поля, но и бедность, и нужда.
Трудно даже представить, что происходит с психикой детей, ежедневно вынужденных жить в условиях прямой угрозы жизни. Однако опасность подстерегает и их души. Ко всему еще добавляется мощный идеологический прессинг российской пропаганды.
Павлополь. Сабрина
Семья семилетней Сабрины живет во фронтовом Павлополе. За огородами поле, за полем передовые позиции ВСУ. Стреляют «через день».
В семье трое дочерей. Старшая уже взрослая и живет отдельно, а двое младших ‒ с родителями. Держат хозяйство ‒ свиней, уток, кур, нутрий. Тем и живут. У родителей работы нет. По словам мамы Сабрины Марии Чумак, государство не помогает ничем.
Отец на нервной почве заболел сахарным диабетом. Из-за прогрессирования болезни отслоилась сетчатка на обоих глазах, и он почти потерял зрение. Семье нужны деньги на операцию, а где их взять, неизвестно. Государство, говорят они, даже не дало им субсидии.
Уже несколько лет каждый вечер Сабрина читает на ночь молитву, которая, как она верит, должна отвести снаряды от дома.
Когда тебе семилетняя девочка читает молитву, которая должна «защитить на ночь от злого снаряда», ‒ становится жутко.
«ПТСР общества»?
Позже в разговоре с коллегами мы как-то пришли к выводу, что «замороженными» являются не только взрослые и дети в прифронтовой зоне, но и вся страна.
Говорят, что общество «устало» от войны и поэтому не говорит о ней. Частично это состояние можно объяснить действительно «усталостью» от войны, усталостью от нестабильности и неуверенности в завтрашнем дне. Частично ‒ гибридными воздействиями России с ее попытками «пацифицировать» и «деполитизировать» все население, чтобы уничтожить возможность сопротивления. Частично глобальным «ПТСР» общества, вообще не ожидавшего такого поворота событий.
Если посмотреть на факты, то «детей войны» теперь значительно больше, чем тех, кто попадает под эту определенную законодательством категорию. С 2014 года в Украине есть дети, живущие в войне: раненные, напуганные, осиротевшие. Дети, живущие в искаженном гибридном мире квази-«республик». Сотни тысяч детей, вместе с родителями ставших вынужденными переселенцами, потерявших свой дом, свою малую родину, своих друзей.
В конце концов, это все дети страны, теперь четко знающие: война и смерть ‒ это ежедневная реальность.
