Отгородиться от России. Жизнь у забора на латвийской границе

Латвия отгородилась от России – по крайней мере частично. Сухопутная граница Евросоюза, проходящая по территории Латвии, составляет 456 километров. Из них 283 километра – граница с Россией (остальная часть – с Беларусью). На 93 километрах этой границы теперь стоит "стена" – простой забор из металлической сетки с одним рядом скрученной колючей проволоки наверху. Как изменило это жизнь с латвийской стороны границы?

В основном заграждение предназначено для того, чтобы затруднить пересечение границы нелегалам из Вьетнама и других азиатских стран, стремящимся в Польшу и Германию. Затраты на строительство забора и сопутствующих сооружений составили немногим более 21 миллиона евро, пограничная охрана просит построить еще 100 километров заграждения. Завершить проект планируют в 2020 году. Корреспондент Радио Свобода отправилась посмотреть на "стену".

Таксист Юрис (имя изменено), который везет нас из Резекне, города в 68 километрах от границы, до Пасиенского пограничного отделения, признается, что про забор ничего не слышал, хотя на пограничный переход Терехово пассажиров иногда возит.

– Нечасто, раз в году. Бывает, везу туда, а там их встречает кто-то на границе, или, наоборот, привозят на автомобиле, я их встречаю, везу сюда.

– Оживленная здесь граница?

– Нет, не очень. Раньше очередь из фур была страшная. Еще года три назад. По два дня стояли. Машину поставят и едут в Резекне. Сейчас очереди меньше стали.

– А сколько народу в городе живет?

– Сейчас? Я считаю, тысяч пятнадцать-двадцать осталось, не больше. А раньше за сорок было.

Мы едем в Пасиене, самую восточную точку Латвии. Это деревня у латвийско-российской границы, в нескольких километрах от пограничного перехода Терехово, стоит на берегу реки Зилупе, которая в России называется Синяя. Во времена Российской империи деревня тоже называлась Посинь или Посиня, а местные жители и сейчас продолжают называть ее так. В 2017 году там проживало 312 человек.

Пограничное отделение в Пасиене было построено еще при Первой республике, в 1938 году, силами самих пограничников. Сейчас здесь служат несколько местных жителей, остальные приезжают из близлежащих городков. В зоне ответственности начальника ПО Сандриса Булиги – полоса длиной 28 и шириной 2 километра. На ней живет 44 человека. В основном это старики. Здешние лесные угодья принадлежат шведам, местные ухаживают за лесопосадками. Несколько лет назад из Зилупе до Пасиене ежедневно ходил автобус, теперь только дважды в неделю. В больницу в Резекне людей при необходимости отвезет "скорая", но обратно до дома людям доехать сложно, признает Сандрис. Мы пересаживаемся в пограничный джип и едем в сторону "стены".

– Начальная школа была в Пасиене, в прошлом году закрыли, сейчас всех детей возят в Зилупе в ближайшую школу – из приграничной полосы собирают в волостной автобус по утрам и вечером привозят детей обратно. У Пасиенского отделения погранохраны, можно сказать, три дня рождения. Первое рождение было в 1938 году, когда наши предки его построили и заселились. Второе – в 1993 году, когда мы вышли из состава Союза и стали свободными, и появилась возможность опять заселиться в это здание. И в 2003 году, после реновации. А в советское время здесь был дом культуры.

– Вот так весь забор выглядит?

– Забор построен на территории с самыми высокими рисками. Не то чтобы это была непреодолимая стена, но он позволяет нам констатировать признаки незаконного нарушения государственной границы. Если человек оставляет какие-либо механические повреждения или пытается перелезть через него, остаются следы как возле забора на контрольно-следовой полосе, так и за забором.

– Кто-то пытался его преодолеть или продырявить, или разрезать колючую проволоку наверху?

– На участке Пасиенского отделения ничего такого не было. В прошлом году было констатировано 10 случаев незаконного пересечения государственной границы – в тех местах, где не завершена установка забора. В декабре прошлого года строительство закончили.

– Что это за места повышенного риска?

– Там, где перед установкой забора были констатированы многочисленные перемещения групп, тропы, сами нарушители были задержаны. В прошлом году были даже жители Шри-Ланки. Они ходят группами от трех человек. Максимальная группа в нашем отделении была 25 человек. В основном граждане Вьетнама, у них есть российские визы, так что на российской территории они находятся легально. Мы их задерживаем, и потом ими уже миграционная служба занимается. Еще в 2017 году их перевозили в Даугавпилс, в Центр задержанных иностранцев при Даугавпилсском пограничном управлении, и там они ждали, пока их выдворят обратно во Вьетнам. У нас было налажено довольно хорошее взаимодействие с пограничниками Российской Федерации, они забирали нарушителей государственной границы обратно. В прошлом году в апреле была отмечена первая группа, и практически каждый месяц потом были нарушения.

Исходя из количества задержанных и было принято решение об установке забора. С 2014 года шло обострение. Латвия их не интересует как страна, они идут дальше, в другие страны Евросоюза, в частности, в Польшу. Проводники, граждане России, их приводят, и тут организованные группировки их встречают, привозят в заданную точку в приграничной полосе или 30-километровой зоне, и оставляют там, а кто-то из Евросоюза приезжает, их забирает – какой-нибудь минивэн или другая машина в зависимости от численности группы. Они избегают населенных пунктов, передвигаются по проселочным дорогам, лесам.

– Как проходит патрулирование?

– Непрерывно, наряды дежурят и ночью, и днем. Обходим, исходя из рисков, границу, патрулируем приграничную полосу, проверяем, чтобы были специальные пропуска для нахождения в двухкилометровой зоне.

– Вы все 44 человека, наверное, уже знаете здесь в лицо?

– В основном, да. Они тоже, если увидят кого-то чужого, об этом сообщают. Звонят по телефону. Были случаи, что по информации местных задерживались группы.

Местные жители неразговорчивы и отказываются фотографироваться. Наталья живет на старинном уединенном хуторе среди леса, в километре от границы. Поселилась тут, выйдя замуж за местного жителя. Согласилась говорить только на условиях анонимности, так что мы изменили имя.

– Как вы относитесь к нелегалам?

– Не видела их никогда.

– А если представить себе, что они зайдут к вам?

– У меня все время с собой телефон. Бывает страшновато. Откуда же я знаю, может быть, кто-нибудь где-то тут и ходит. У меня номер записан, и если что, я сразу сообщу куда надо, если какая машина незнакомая в лес едет – тоже бывает.

– А стену видели?

– Нет, не ходила туда.

– Думаете, она спасет вас от возможных нарушителей?

– Я думаю, что нет. Зачем это надо было делать? Мне, например, зверей жалко, они теперь бедные туда-сюда бегают. Не знаю, для чего эта стенка. Государству просто некуда деньги девать. Даже охотничья российская собака прибилась ко мне, я ее гнала, она бежит в лес, в забор упирается и прибегает обратно. Я не знаю, как она сюда попала. Пограничники у нас постоянно ездят, чего нам тут бояться. Начальник приезжал, давал номер телефона, мало ли, просочатся эти вьетнамцы.

– Вы здесь всю жизнь живете?

– Уже больше 20 лет. Я в школе работала уборщицей. В позапрошлом году мужа потеряла, в прошлом работу.

– Уезжать никуда не собираетесь? В более крупный город?

– Так работа нас там и ждет. Латышский язык везде требуют. Разве только в Кекаву [на птицефабрику], наклейки лепить. Там латышский не требуют, говорят. Там, правда, работают по 12 часов шесть дней в неделю, но получают неплохо.

– А землю возделываете?

– Конечно. Картошку растим, зерно вот было, теперь нужно будет запахивать, потому что не растет. Грядки, консервацию для себя делаем. Магазин в пяти километрах. Еще приезжает автолавка.

– Сколько лет хутору вашему?

– Этот хлев еще при Улманисе (Карлис Улманис – президент межвоенной Латвии, так называемой Первой республики – РС) строился. Тогдашний хозяин за него премию получил, муж говорил. Хлев по тем временам был большой, фундамент прочный, из камня, сейчас так не делают. Соседи все поумирали. Потому что тут пенсионеры жили в основном. У меня дочка учится на четвертом курсе в колледже в Малнаве.

– Она вернется?

– Не знаю. Надо еще высшее получить, она на финансиста учится. Не знаю, как дальше потянем. Нужны деньги, все в них упирается.

Заместитель начальника пограничной охраны Латвийской республики по вопросам организации службы полковник Александр Шукшин рассказывает:

– Забор – это несколько упрощенное название данного инженерно-технического сооружения. Мы не строим противотанковых сооружений, это просто ограждение. Оно служит, в первую очередь, для обозначения линии границы наряду с пограничными знаками, а также создает известные проблемы нарушителям. Проект начат уже в 2015 году, на сегодняшний день построено 93 километра. Это не сплошная линия, только фрагменты. Уже понятно, что нам требуется еще как минимум 100 километров заграждения на внешней границе Евросоюза.

– Оно не является непреодолимым препятствием даже на пути тех нелегалов, которые пытаются проникнуть на территорию Евросоюза?

– Это граница европейского государства, а не периметр концентрационного лагеря. Есть целая методика для расчета, какие заграждения и сооружения необходимы на данном участке, чтобы пограничная охрана смогла своевременно отреагировать на появление нарушителей и вовремя задержать. Другие элементы – очищенная полоса до 12 метров на границе с Россией, пограничные знаки, тропы дозорные и патрульные, контрольно-следовые полосы, наблюдательные вышки. Так что мы говорим только об одном элементе. Он бросается в глаза, о нем слишком много говорят, но он не является ключевым. Хотя надо отметить, что с появлением оборудованных участков границы давление со стороны нелегальной иммиграции на этих участках стало значительно меньшим.

В 2015 году было задержано 460 нарушителей. В какой-то момент у нас возник такой феномен, как организованное перемещение нелегальных эмигрантов. Уже в 2016 году число нарушителей снизилось до 369. Оборудованные участки свою роль сыграли, мы могли маневрировать силами и средствами на тех участках, где ограждения не было.

– Речь идет о траффикинге – организованной контрабанде людей?

– Да, мы столкнулись с организованной преступностью, которая занимается нелегальным перемещением лиц, в нашем случае – в основном вьетнамцев, используя наше государство как транзитное с целью дальнейшего перемещения в большие страны Евросоюза. Было довольно большое давление на структуры пограничной охраны, как те, которые охраняют границу, так и иммиграционные службы. Это финансовая нагрузка на государство, выдворение стоит немалых денег. На сегодняшний день можно говорить о переломе в этой борьбе, цифры идут вниз. Очевидно, организованная преступность уже не считает наше направление привлекательным, ищет другие пути – у наших соседей, возможно.

– Как они действуют?

– Они передвигаются группами от 5 до 10 человек. Преступное сообщество хорошо ориентируется в законодательстве: чем больше людей, тем больший срок можно получить. Второе обстоятельство, которое влияет на формирование групп – удобство логистики: транспорт, просто передвижение по местности. В России их сопровождают одни люди, здесь встречают другие, которые пытаются обеспечить их транспортировку далее на Запад. Поэтому мы говорим о международной организованной преступной группе.

– Связан ли выросший поток нелегалов с украинским кризисом, или с вызванной им экономической ситуацией?

– Я бы не связывал это с событиями в Украине, потому что, как мы видим, национальный состав другой. Мы оказались способны противостоять этому, но сказать, что поток нелегалов иссякнет, было бы неправильно: их, по нашей информации, значительное количество на территории России. Есть все предпосылки сохранения этой ситуации в течение длительного времени. Очевидно, появились обстоятельства, которые толкают их на это перемещение, и они, конечно же, скорее всего, экономического характера.

– Украинский кризис как-то повлиял на то, что границу стали усиленно укреплять?

– Мы системно работали над этим вопросом долгие годы. И я не связываю это с какими-то политическими событиями, поскольку пограничная охрана отличается тем, что реализует долговременные программы. Мы говорим о работе, которая длится практически десятилетие. Это не реакция на реалии сегодняшнего дня, – говорит замначальника пограничной охраны Латвии Александр Шукшин.