Какие основные тенденции по безопасности сформировал для Украины и мира 2016-й год? Какова вероятность сценарии развертывания глобальной войны в 2017 году? Что на самом деле опасно, а что является фейком с целью запугивания и раздора? Об этом Радио Свобода расспросило Юрия Костюченко, эксперта по вопросам безопасности и рисков, исполнительного секретаря Комитета по системному анализу Президиума НАН Украины.
‒ Господин Костюченко, начнем с Украины. Трансформируются ли угрозы и как на них реагирует сфера военной безопасности страны?
‒ Украина пережила локальный пик военной опасности и научилась адекватно реагировать на текущие вызовы. То есть, Украина научилась выстраивать институционально основанные ответы, а не просто увеличивать военно-технический потенциал и оперировать им в соответствии с изменением обстановки.
Это качественное изменение, свидетельствует о превращении нашего пространства безопасности, по крайней мере в военной сфере.
Но это только начало необходимой работы. Мы начали осознавать, что военная безопасность является производной от безопасности социальной, которая, в свою очередь, базируется на социально-экономических и социокультурных основаниях.
Появилось понимание, что стратегическое управление локальным конфликтом ‒ это управление местными ресурсами с целью осуществления влияния на социальную динамику в большей степени, чем военные операции.
Еще со второй половины 2015 года главные вызовы для безопасности Украины были во внутреннем поле. Трансформировалось не только распределение, но и структура угроз, что связано с изменением глобального контекста (усилением роли Украины как субъекта международной политики, укреплением западной коалиции и санационной политики), институциональными изменениями, которые происходят в Украине (реформами, в том числе в области безопасности и управления, проведение которых обусловливает изменение поведения Кремля по отношению к нам).
‒ Каковы индикаторы внутренних угроз? Каковы тенденции и риски?
‒ Сегодня во внутреннем пространстве страны мы наблюдаем много как традиционных, так и относительно новых индикаторов угроз.
Это, в частности, критическое снижение уровня дискуссии по важным социально-политических проблем, демагогия, бешеный популизм, отказ от критического мышления.
Закрепление обсценной лексики (нецензурная брань ‒ ред.) в повседневном общении широких слоев населения указывает на атомизацию, цинизм, правовой нигилизм, терпимость к праву силы и примитивным отношениям.
Дискуссия заменяется демагогией, теряется взаимное доверие, декларируется пренебрежение к либеральным ценностям и демократическим институтам
До сих пор подмена собственного дискурса пропагандистскими тезисами Кремля, профессиональная и социальная некомпетентность журналистов, лоббизм владельцев СМИ приводят к искажению информационного поля, разъединению политических и интеллектуальных элит, распространению паники, уныния, социальной апатии.
Единственной тенденцией, которая остается почти без изменений, является радикализация общества.
Дискуссия заменяется демагогией, теряется взаимное доверие, декларируется пренебрежение к либеральным ценностям и демократическим институтам, звучат призывы к унификации общества, а затем усиливается уязвимость всего общества.
Это, с одной стороны, является естественной реакцией на войну и соответствующие стрессы, но с другой ‒ это следствие отсутствия консолидации интеллектуальных и политических элит, некомпетентности агентов информационного пространства, антипатриотической позиции лидеров общественного мнения.
Угрожающей тенденцией является рост бедности при недостаточной эффективности социальных программ (особенно по отношению к средним по доходам слоям населения ‒ то есть основным двигателям экономики и социальных изменений) и значительном отставании важных реформ (медицинской реформы в частности).
Все это обуславливает риски политической нестабильности, связанные с неудовлетворительными темпами институциональных преобразований в области управления.
Итак, ключевыми угрозами является политическая и финансовая, а также спровоцированная ими нестабильность. Риски, связанные с этими угрозами, являются самыми большими.
‒ Каковы тенденции трансформации внешних угроз для Украины?
‒ Актуальной остается внешняя угроза военного характера. Можно сказать, что она будет оставаться актуальной для нас долгое время, переходит в хроническую форму.
Планировать вопросы безопасности стратегических мер следует исходя из наличия агрессивного, хорошо вооруженного врага, который превосходит нас по основным военно-техническими показателями, держит мощную военную группу у наших границ
Итак, планировать вопросы безопасности стратегических мер следует исходя из наличия агрессивного, хорошо вооруженного врага, который превосходит нас по основным военно-техническими показателями, держит мощную военную группу у наших границ, ведет агрессивную политику, основанную на провокациях, и будет использовать любую возможность для уничтожение нашей государственности.
В 2016-м немного ослабла тенденция прямой военной поддержки незаконных образований на оккупированных территориях ОРДиЛО, но усилилась тенденция к развитию их незаконных вооруженных формирований и мобилизационной работы под прямым управлением российских военнослужащих.
При этом наблюдается налаживание постоянных схем криминального бизнеса на поставках ресурсов из Российской Федерации для ОРДиЛО, в которых задействованы военные советники России, что снижает общую опасность.
Однако весь накопленный военный потенциал и развернутая у наших границ инфраструктура остаются на месте. Более того, военная инфраструктура достраивается, развивается система управления войсками.
То есть, мы можем говорить о создании и поддержке в состоянии боевой готовности группировки, достаточной, чтобы нанести нам неприемлемые потери в случае прямого столкновения с применением всех имеющихся средств.
Мы можем говорить о создании и поддержке в состоянии боевой готовности группировки, достаточной, чтобы нанести нам неприемлемые потери в случае прямого столкновения с применением всех имеющихся средств
Временно оттянуты для конфликта в Сирии военные ресурсы и личный состав несколько снижает напряжение в нашем «театре», но при этом российский военный персонал в Сирии проходит боевую учебу, что для нас является дополнительным фактором будущего риска.
Таким образом, даже на фоне уменьшения ресурсов агрессора и определенной коррупционной деградации его системы управления (в условиях клановой борьбы за уменьшающиеся ресурсы) мы не имеем оснований говорить о существенном снижении военной угрозы. Только о ситуативных вариациях на фоне долгосрочного прогноза ее высокого уровня.
‒ Возможны ли бомбардировки украинских городов?
‒ Когда мы смотрим сегодня на Алеппо, мы спрашиваем себя: возможен ли в Украине сирийский сценарий? Да, такая вероятность не является нулевой. Так, возможность полномасштабного вторжения вооруженных сил Российской Федерации и полноценного конфликта с применением всех имеющихся средств существует. Хотя вероятность такого сценария сегодня не является высокой.
Чтобы превратить наши города в руины, агрессору нужно дождаться, чтобы мы сами разрушили наше единство и отказались от наших ценностей
Для его реализации нужно разрушение государственных институтов Украины и хаотизация общественного пространства. Нужно разрушить международную политическую, военно-политическую и военно-техническую поддержку Украины.
Если мы останемся один на один с вооруженным и мобилизованным врагом, находясь в состоянии дезориентации, разъединения и паники, нас будут бомбить.
Чтобы превратить наши города в руины, агрессору нужно дождаться, чтобы мы сами разрушили наше единство и отказались от наших ценностей.
‒ То, что произошло в Алеппо, многими воспринимается как свидетельство сползания человечества в пучину глобальной войны. Какие тенденции видите Вы?
‒ Общие тенденции, которые формируют настоящее и будущее ‒ это глобализация и децентрализация, а также осложнения коммуникационного пространства из-за отказа политических элит принимать решения на фоне роста роли самоорганизации и саморегуляции.
В современном мире больше не работают договоры и соглашения между геополитическими игроками по разделу «сфер влияния»: те, кто считает себя элитой, могут сговориться и поделить мир, но согласятся ли люди, которые живут в этом мире на такое разделение?
Корпоративная модель государственного управления также находится в глубоком кризисе и не будет способствовать успешности таких соглашений. Наши опасения относительно «разменов Украины» на Сирию или на достижение других целей навеяны устаревшими представлениями о строении мира, основанных на постимперском и постколониальном мировоззрении.
Попытки диктаторов навязать соглашения по распределению «сфер влияния», и наше непонимание сущности этих «сделок» является угрозой безопасности
В то же время и попытки диктаторов навязать соглашения по распределению «сфер влияния», и наше непонимание сущности этих «сделок» является угрозой безопасности.
Существенной проблемой и вызовом является то, что национальные и международные политические элиты заменяют реальную политику политтехнологиями.
Они потеряли веру в реальную политику и способность к реальной политике. Это произошло из-за их уверенность в электоральной управляемости общества, в том, что реальную политику могут заменить политические технологии.
Именно поэтому образовалась «культура» фальшивых новостей, альтернативной реальности, информационных атак и компроматов. Это угроза безопасности.
Преодолеть это может гражданское общество. Надо побудить политиков заниматься реальной политикой, заставлять принимать решения и брать не себя ответственность за эти решения.
А интеллектуальные и культурные элиты должны предлагать повестку дня, а не репродуцировать уже существующий дискурс.
Тем более, что уровень страха возрастает, поскольку лента новостей наполнена сообщениями о терактах и локальных конфликтах, а за тем, что происходит в Алеппо, человечество впервые наблюдало почти в режиме онлайн. Это можно определить как хаотизацию насилия и милитаризацию хаоса. Нам страшно, потому что устоявшиеся вербальные конструкции и привычные классификации в области безопасности не работают, а потому должны быть пересмотрены.
Трагедия Алеппо, как и сирийская война вообще, является предельным, знаковым для человечества социальным и культурным феноменом. Человечество видело и реагировало на «геноцид онлайн».
Пока понятно только то, что в таких условиях надо работать иначе. И еще не понятно, как все это изменит нас.
То, что люди воспринимают как «крах системы мировой безопасности», на самом деле является кризисом коммуникаций. Объективно, насилие не стало большим, о нем стали больше говорить и больше его показывать.
‒ Почему такими бессильными, в том числе и в ситуации с Сирией, оказались международные институты и ООН?
‒ Я думаю, геополитические интересы и региональные интересы глобальных игроков длительное время преобладали над интересами сирийского народа. Это в конечном итоге привело к ситуации, когда правовых инструментов для решения сирийского кризиса, для остановки резни у международного сообщества уже не осталось.
Следует понять, что за позициями и мыслями должна стоять правда, что решение необходимо принимать своевременно, что агрессор не имеет права на вето решений, влияющих на судьбу и базовые права жертвы, равенство является базовой потребностью международной политики.
Модель управления международной безопасности через такие инструменты, как ООН и ОБСЕ, нуждается в совершенствовании. Пока существующие механизмы не позволяют этого сделать
Иными словами, модель управления международной безопасности через такие инструменты, как ООН и ОБСЕ, нуждается в совершенствовании. Пока существующие механизмы не позволяют этого сделать. Надо быстро искать пути.
В то же время отказываться от ООН было бы ошибкой.
«После сегодняшнего дня я больше и шагу не сделаю без наблюдателей ООН», ‒ написал мне сирийский активист после эпопеи по захвату каравана с беженцами в Алеппо. Итак, определенную роль ООН играет: от запугивания диктаторов до раздачи мандатов на миротворческую деятельность.
‒ Итак, какие опасности нас подстерегают в 2017-м, и есть ли среди них «глобальный апокалипсис»?
‒ Нарастают опасности локальных конфликтов. Возрастает вероятность их появления, увеличивается доступность как традиционных, так и новейших видов вооружений, уменьшаются различия между комбатантами и гражданским населением, которое непосредственно вовлекается в конфликт.
Это приводит к росту рисков, увеличению опасности перерастания локальных конфликтов в региональные и повышение глобальной напряженности из-за локальных конфликтов.
Вполне очевидно, что фактором опасности являются диктатуры. Современные авторитарные режимы имеют тенденцию превращаться в архаичные варварские режимы. Без собственного модернизационного проекта, без стремления к прогрессу, только с интенцией к разрушению и насилию.
Это преобразование диктатур в двигатель новейшего варварства является интересным феноменом, но и отдельным фактором опасности.
В то же время опасность глобального конфликта не является значительной, хотя и растет в последние годы. Состояние ядерных потенциалов Российской Федерации не предполагает их массового применения для нанесения неприемлемого ущерба противнику.
Мы видели заявления о «захвате Европы» за «две недели», «три дня», «48 часов», «10 минут» и об «уничтожении НАТО одним телефонным звонком». Это все традиционные российские «понты»
Впрочем, именно неопределенность состояния ядерного потенциала России и является главной угрозой сегодня. Риски, связанные с применением, несоответствующим техническим состоянием и попаданием вооруженных ядерных технологий в руки террористов, в том числе и из-за возможных коррупционных механизмов, является сегодня сопоставимыми. И это и есть основная угроза для мира. Больше, чем угроза глобального ядерного конфликта.
Возможность военной экспансии Российской Федерации в страны Балтии, видимо, не следует рассматривать серьезно. Мы видели заявления о «захвате Европы» за «две недели», «три дня», «48 часов», «10 минут» и об «уничтожении НАТО одним телефонным звонком». Это все традиционные российские «понты».
Практика показала, что «гибридный сценарий» российской экспансии требует, во-первых, определенных социально-политических условий, а во-вторых, предусматривает использование от 500 до 1500 военнослужащих. На втором этапе используются мощные силы ‒ до 3-5 тысяч.
Сейчас развернуты силы НАТО на западных границах Российской Федерации в состоянии отразить атаки такой мощности быстро и эффективно.
Россияне могут эффективно воевать только с гораздо более слабыми и априори незащищенными соперниками.
Мощные альянсы для них непобедимы. Вопрос «Готовы ли вы умереть за Нарву» следует адресовать не европейским политикам, а, собственно, Путину. Ответ очевиден: он готов. Он был готов убивать за Дебальцево, пока цена не стала слишком высокой. Сейчас он готов убивать за Алеппо. Подождем, какую цену выставит мир...