Геннадий Афанасьев: Сокамерник Подушка

(Предыдущий блог –​ здесь)

Пятнадцать дней длились невероятно долго. На моем теле продолжали гноиться раны, а всепожирающая инфекция забирала последние силы. Я уже не мог находиться целый день на ногах –​ хотелось прилечь, но металлические «шконки» были ледяными.

Я старался как-то расстелить свой «лепень» в уголке кровати, чтобы было потеплее, но выходило плохо. Слишком быстро замерзал. Да и спать в единых помещениях камерного типа в дневное время строго запрещается. Поэтому как только я начинал проваливаться в забытье, в дверь сразу же колотили ключом с требованиями немедленно проснуться и встать с нары. Весь процесс сопровождался угрозами отправить меня в штрафной изолятор. Честно говоря, без веских причин снова туда попадать совсем не хотелось, но усталость брала свое. Я раз за разом укладывался назад, чтобы выхватить еще пятнадцать минут сна, пока не прибегут «вертухаи». В конце концов, я научился спать с открытыми глазами, уперев голову в ладонь, при этом покачивал ногой, создавая иллюзию своей бодрости и активности.

​Вместе с большинством вещей мои сигареты попали к «неучтенке» и не могли быть выданы до выяснения обстоятельств. Одна колония писала письмо в другую с запросом на подтверждение подлинности владения арестантом определенным предметом. Такая подставная бюрократия затягивалась на недели, а тем временем заключенный от дикого стресса и никотинового голода ошалело бросался на стены.

Не успев «заехать», я уже несколько раз сходил на встречу с местным начальником исправительного учреждения, который раз за разом повторял: «Бросай ты эти свои глупости. Никто тебе не поможет, никто тебя не освободит. Из-за тебя к нам слишком много внимания, и безнаказанно это не пройдет». А далее не в первый и не в последний раз следовал список разнообразных угроз.

Начальник представлял собой громадного вида мужчину, вечно в тельняшке Воздушно-десантных войск, резкий, строгий и невероятно злой. Абсолютно откровенно проявлялась его раздраженность. Служивый привык подавлять и уничтожать каждого, кто ему не по душе, а в моем случае он не мог дать волю своим действиям. На старого надсмотрщика смотрело слишком много глаз, а в окружении находилось слишком много «крыс», которые только и ждали момента, чтобы занять трон местного «тюремного аббатства». Естественно, наши отношения не заладились, поэтому ждать в дальнейшем ничего хорошего не приходилось.

​По окончании карантина наступило время перевода в настоящую камеру, где уже не полежишь в дневное время и не понаблюдаешь за рассветом сквозь гигантское окно. Дверь открылась. Двинулись по коридору. Как только номер новой обители стал известен, по тюремной традиции мне следовало сообщить об этом всем «постояльцам». Я прокричал: «Геша Волчара заехал в хату номер два. Всем мира, добра и благополучия». Вот и все. Каждый должен знать о местоположении других арестантов. Это очень важно в условиях частых внутренних перетасовок, но главная причина –​ собственная безопасность. Ведь если арестант вышел и промолчал, то никто не узнает, где он и что с ним, а если дал знать всем окружающим, то при длительном отсутствии другие начнут бить тревогу. Иногда такой внезапный бунт может спасти жизнь. Чаще всего за такие голосовые команды мгновенно следует наказание, вот и мне моментально влепили несколько суток штрафного изолятора.

Камера оказалась абсолютно стерильной. Металлические поднимающиеся полы, две камеры наблюдения, на расстоянии полутора метров от окна –​ стальной забор, отсекающий территорию. «Шконки» цеплялись к стене, оставляя место лишь для маленького железного стульчика и столика. Не густо. Все согласно правилам внутреннего распорядка, а значит, жить здесь будет адски тяжело.

​В первый день так никого ко мне и не подселили. Скука и тревога от неопределенности. Дико хочется курить. Кроме российской попсы, играющей на всю мощь в коридоре, ничего не происходит. Какое-то движение начинается лишь вечером. В момент отбоя свою матрасную скрутку нужно под конвоем забрать из каптерки. При этом очень важно сразу же обшарить свой инвентарь, ведь в любой момент «вертухаи» могут подкинуть туда что-то запрещенное, так сказать, «проложить», чтобы найти формальную причину для наказания и усиления режима, нового суда и, как следствие, увеличения срока лишения свободы.

В это же время открываются и «шконки», которые довольно часто сбрасывают внезапно прямо на арестантов. В первый месяц я успел несколько раз ощутить прелесть такого обращения. Последствия красовались в виде синяков на моих ушибленных нарами плечах и в виде заявлений, отправленных в прокуратуру по надзору за исполнением наказания. Как только подключились адвокаты и правозащитники, все как-то резко прекратилось.

​После того как все получили собственные матрасные скрутки, наступает затишье. «Вертухаи» расползаются по своим норам, а арестанты из разных камер могут переговорить друг с другом. Моей обязанностью было рассказать про себя, про то место, откуда я прибыл, передать приветы и необходимую информацию. Конечно, многое открыто не скажешь, поэтому на прогулке передается зашифрованный алфавит, используя который, можно выполнить поставленную задачу, просто прокричав комбинации цифр. На все про все отводится не очень много времени, так как все спешат прилечь и насладиться драгоценным отдыхом.

Целыми днями я тонул в одиночестве. Скука сводит с ума, буквально начинаешь выть на никогда не гаснущую лампу, заменяющую и Луну, и Солнце. Время тянется бесконечно. Холод на старте выжигает любые зачатки оптимизма.

​Внезапно двери стали отворяться, и ко мне в камеру вошел голосящий на весь коридор новый сокамерник. Это был парень небольшого роста и тучного телосложения, его лицо казалось невероятно добрым и по-детски наивным, но одновременно в глазах скрывалось спокойствие человека, лишенного страха и прошедшего через довольно многое в жизни. На шее у новоприбывшего арестанта красовалась татуировка «SS», что ярко говорило о его идеологической принадлежности. Свести радикального русского националиста и украинского патриота –​ это довольно тривиальный и примитивный подход стравливания, используемый тюремной администрацией, который чаще всего не срабатывал. Но, как говорится, попытка не пытка.

Мы подружились сразу, в один момент, как бы смешно ни звучало, с первого взгляда. У арестанта была забавная фамилия –​ Подушка, и потому местные арестанты дали ему ласковое «погонялово» –​ «Подуня». Он обладал прекрасным умением в мельчайших деталях рассказывать и описывать различные истории из собственной жизни, пересказывать фильмы и прочитанные книги. После отбоя, лежа на своих «шконках» и наслаждаясь теплом покрывал, Подушка не замолкал, вспоминая все самое интересное, что с ним когда-либо случалось, а я словно проживал все те моменты, ощущал себя свободным. Мне никогда не становилось скучно. Проведенное вместе время было прекрасным.

«Подуня» видел, как меня прессует администрация учреждения, и не бездействовал, а всегда вступался в конфликт, стараясь меня защитить. Один раз даже дал интервью по этому поводу местным журналистам, которые приехали снять про меня пропагандистское кино. Конечно, все его слова впоследствии вывернули наизнанку. Администрация, видя то, как легко мы вместе преодолеваем возводимые ими препятствия, очень скоро развела нас разными дорогами, уготовив мне одиночество бесконечных штрафных изоляторов.

Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Все блоги Геннадия Афанасьева читайте здесь