«Сотрудники СИЗО удивлялись: «У нас уже 37-й год?»: Игорь Мовенко о преследованиях в Севастополе

История севастопольца Игоря Мовенко стала одним из примеров того, как в аннексированном Крыму могут преследовать людей с проукраинской позицией. О том, как после избиения пострадавший сам превратился в обвиняемого, как семья Мовенко пережила процесс над Игорем, и как продолжается жизнь на материковой части Украины – в интервью с бывшим политзаключенным на Радио Крым.Реалии.

– Мы узнали о вашей истории в 2016 году, когда вас сначала избили за украинскую символику, а потом подвергли политическому преследованию. Но давайте отмотаем немного раньше. Вы ведь не были украинским активистом до 2014 года в Севастополе?

– На самом деле да, многие крымчане не были активистами. Я родился в Севастополе, но прожил там буквально год. Потом родители переехали в Керчь, и до 2002 года я жил там. Только когда женился, решил переехать на свою родину. Севастополь в Крыму считался более продвинутым городом, более живым, там было больше возможностей. Когда начались события Революции достоинства, было очень тяжело смотреть прямые эфиры. Тут же явно шла дезинформация со стороны российских СМИ, это очень сильно раздражало. В тот момент проснулся – не знаю, как сейчас это назвать – патриотизм? Непринятие того, что делает Российская Федерация.

– Какие настроения были в городе?

– Очень разные. Люди разделились и не понимали, как себя вести в той ситуации. Там было много явно пророссийских людей, а была просто инертная часть населения. Мол, власть изменится – мы подстроимся, будем жить дальше. И были люди вроде меня, которые не хотели это принимать, пытались бороться. На тот момент это значило показывать, что ты украинец: говорить об этом, носить украинскую символику, пока это было возможно. Многие боялись. Мне иногда на улице просто пожимали руку за то, что я шел с гербом Украины. Но не нужно также забывать, что очень много людей привезли с Кубани, из России уже в 2014 году. В начале марта мы вышли на митинг у памятника Тарасу Шевченко, и там был уже такой антимитинг пророссийски настроенной публики. Это были явно не жители Севастополя: такие мужики один к одному, одного роста, с флагами, как по разнарядке, встали и пытались перекрикивать нас. Конечно, в Севастополе также жили люди с гражданством России – они тоже участвовали во всем этом.

– Потом прошел так называемый референдум. Что вы делали в те дни?

– Я даже взял видеокамеру и пошел заснять несколько избирательных участков. Хотелось зафиксировать это, хоть у меня не было разрешения, я не журналист. В итоге меня оттуда выдворили, но я успел заснять небольшой сюжетик – полупустые урны в шесть часов вечера. Было три урны, и в каждой, может быть, лежало по сотне бюллетеней, то есть явка была очень маленькой. Ко мне набежала местная «самооборона», причем украинская милиция сидела в уголочке и ничего не делала. Вытолкали, начали кому-то звонить, но я ретировался. Честно, я до последнего верил, что украинская власть предпримет какие-то действия и Крым вернется под юрисдикцию Украины. Наверное, понимание, что это неизбежно и надолго, пришло в конце 2014 года. Я до последнего упирался получать российский паспорт, причем на работе давили. В итоге паспорт я получил 31 декабря – в последний день, когда его можно было оформить бесплатно. В тот момент я уже окончательно понял, что это надолго, и прогнозировал, что на лет пять. Сейчас уже понятно, что это не на пять и не на десять лет.

– У вас была стратегия, как жить дальше в таких условиях?

– Для меня тогда стало важно показать мировой общественности, что в Крыму, а тем более в Севастополе живут украинцы. Пропаганда говорит, что все тут русские, что все говорят на русском языке, все рады России. Поэтому я носил украинскую символику, говорил о том, что я украинец, не боялся заводить политические разговоры. Писал в соцсетях, очень резко реагировал на разные высказывания со стороны адептов «русского мира». С 2014 года у меня отвалились все друзья. Моя жена проявляла свою украинскую позицию, работая даже в украинской фирме Novus, но люди там были настроены совсем не проукраински. В итоге ее уволили, когда я уже попал в тюрьму. Ей снижали зарплату до самого минимума, потом просто пришлось уйти.

– Именно видеообращение вашей жены после того, как вас избили, привлекло внимание СМИ и правозащитников. Напомните вкратце, что случилось.

– На велосипеде у меня наклейка «Азова» (добровольческого полка – КР) и герб Украины. Так я катался года полтора. Я остановился возле магазина Novus с камерами наблюдения, пошел снять деньги в банкомате, а когда вернулся к велосипеду, слышу: кто-то подходит с правой стороны и начинает нецензурно ругаться. Я поворачиваюсь, и он начинает просто меня месить. Повалил на землю, надел стяжки на руки. Это было настолько резко и непонятно… В итоге я выяснил, что это бывший работник «Беркута» Владимир Суходольский. Он был на Майдане, в 2014 году в Севастополе их встречали как героев. Потом устроился в Росгвардию. Во время избиения собралась толпа, люди очень негативно были настроены вне зависимости от моего состояния. Кто-то предлагал добить. Страшный момент был. Это самый настоящий фашизм XXI века. Избили меня по национальному признаку, именно как украинца: если я с украинской символикой, значит я недочеловек.

– Естественно, вы обратились в полицию по факту избиения. Что из этого вышло?

– Мы писали заявления во все инстанции, начиная от прокуратуры, заканчивая Росгвардией. В итоге следователь просто в неформальной беседе мне сказал, что они не могут на Суходольского открыть дело, потому что в Севастополе он считается героем. Но я продолжал писать заявления, поэтому они подключили ФСБ, которая уже привлекла меня к уголовной ответственности за то, что смогла найти. Это было трудно, я законопослушный гражданин. Но нашли комментарий в соцсети, притянули за уши, что он экстремистский. Речь шла о том, что нужно сделать с предателями, с оккупантами, с теми, кто ходил на референдум после возвращения Украины в Крым. Я написал жестко: тех расстрелять, тех повесить, тех депортировать. В принципе, в таких пабликах, где обсуждают Россию и Украину, можно каждого привлекать. Суть российских законов в том, что статью найти не проблема, была бы необходимость. В моем случае она была. На меня устроили целую засаду, когда я шел на работу, затащили в микроавтобус, начали избивать, руки заламывать, требовали признаться, что я это писал…

– Такое жесткое задержание – за комментарий в Интернете? Что было дальше?

– Повезли в ФСБ, потребовали признательные показания, что комментарий был действительно экстремистский. Угрожали расправой и над моей семьей, мол, у тебя там дочка в школе, подумай о них. В итоге я написал это признание, и меня отпустили. Через несколько месяцев они завели уголовное дело. То есть в принципе, когда вышел из ФСБ, я мог уехать, но я не верил, что это закончится реальным сроком. Кроме того, меня внесли в список Росфинмониторинга как подозреваемого в экстремизме – да, даже подозреваемых вносят. Блокируются все счета, карты, электронные деньги, причем жене тоже нельзя было взять кредит или воспользоваться Webmoney. На работе к моей позиции относились лояльно, и проблем в принципе не было. Я не хочу говорить более подробно, чтобы не подставлять людей в той фирме.

– Как развивалось дело?

– ФСБ наделали очень много глупостей во время следственных действий. Сначала изъяли у меня ноутбук, потом вернули, а дальше поняли, что он нужен им как улика. Начали мне негласно угрожать, чтобы я сам отдал какой-нибудь компьютер, чтобы приложить его к делу. Какой-нибудь! Переписывали бумажки задним числом. На суде мы потребовали включить этот компьютер, но сделать это не удалось. Они его сломали, разобрали. Было впечатление, что судья заинтересован по справедливости разобраться, он выслушивал нашу позицию, прокуратуры. Выглядело как нормальный суд, но потом, в частности, по вопросам самого судьи, все стало ясно. Он спрашивал, как я отношусь к «присоединению Крыма к России». К делу это не имеет никакого отношения, но это был главный вопрос – их уже не волновало, что я там написал. В итоге даже прокурор просил условный срок, но дали два года реального срока общего режима и полгода запрета на пользование Интернетом. Я пробыл в СИЗО два месяца, и апелляционный суд изменил приговор на два года условно.

– Вы чувствовали поддержку правозащитников с материковой части Украины?

– Морально помогало, да. Я только читал новости, когда мог. Я считаю, государство должно было мной заниматься, а не они. Это ж со всеми политзаключенными так, каждый предоставлен сам себе. Не выделили средств на адвоката, не помогали, пока я был в СИЗО. Единственный момент – МИД подал адресный протест. Были местные ребята, которые помогали с передачками, встретили около СИЗО. Если бы не они, жене было бы очень тяжело. Ей приходилось и работать, и возить передачки из Севастополя в Симферополь. В принципе, руководство СИЗО и сокамерники с пониманием отнеслись к моей ситуации, что удивительно. Узнав, что я тут за комментарий в Интернете, сотрудники СИЗО спрашивали: «У нас что, 37-й год уже начался?» Они сами были в шоке. За комментарий у них еще никто не сидел, даже по России давали условные сроки. Я не знаю, с чем связано изменение приговора. Может быть, ФСБ просто хотели меня наказать, чтобы я хотя бы два месяца провел в СИЗО.

– И тогда уже вы покинули Крым. Тяжело далось решение?

– Да, очень. Я не хотел уезжать из Севастополя – мы любим море, природу. Я скучаю, хочу назад, в украинский Севастополь. Крымская правозащитная группа нам помогла, нам сняли жилье, и мы туда переехали. В итоге государство выдало единовременную помощь для политзаключенных в размере 100 тысяч гривен. И все же очень тяжело получается интегрироваться. Конечно, здесь я чувствую себя свободным, но не могу найти работу. Я был диджеем в Севастополе, здесь найти такое трудно. Жена нашла работу. Также нет друзей здесь, с кем можно было бы разделить проблемы. Сейчас музыка для меня хобби, не более. В Киеве я стал выкладывать композиции в соцсети.

– Когда будет возможность вернуться в Крым – куда поедете в первую очередь?

– Для меня море важно. Я, конечно, на море поеду – на ЮБК, любой скалистый пляж. Я думаю, тогда, когда я смогу туда вернуться, там пропадут эти заборы. Я хочу сказать украинцам в Крыму, чтобы они держались и были осторожнее. Если вы не определились между Украиной и Россией, в принципе, самое главное – не смотрите российское телевидение. Не забывайте Украину.

(Текст подготовил Владислав Ленцев)