«Мы стали бояться друг друга». Как ковид влияет на психику россиян

По мнению ученых, пандемия COVID-19 катастрофически подорвала психическое здоровье миллионов людей, и в уходящем 2021 году ситуация только ухудшилась. Специалисты считают, что число тревожных расстройств и депрессий выросло более чем на четверть. Россия не стала исключением. Эксперты отмечают, что психические расстройства стали чаще выявлять среди молодых людей от 20 до 24 лет – и тех, кто переболел, и тех, кто не заразился коронавирусной инфекцией. При депрессивном расстройстве человека беспокоит подавленное состояние в течение по меньшей мере двух недель. У него снижена самооценка, он испытывает страхи, беспричинную тревогу, пишет Радио Свобода.

Коронавирус влияет на функционирование мозга не только во время болезни, но и после нее. По мнению российского психиатра Георгия Костюка, пожилые люди могут видеть галлюцинации, а также страдать от деменции. Молодым пациентам после выздоровления грозят депрессия и панические атаки.

Врачей тревожит, что после коронавируса психика восстанавливается только у трети пациентов. Остальные жалуются на депрессию, которая усугубляется изоляцией, чувством одиночества и финансовыми затруднениями.

Пандемия и ее последствия в виде вынужденной изоляции и жестких коронавирусных ограничений изменили и криминальную картину в России: во время изоляции заметно активизировались телефонные и интернет-мошенники, и, только по официальным данным МВД, ущерб от их действий с начала года составил 45 миллиардов рублей.

Кроме того, участились случаи агрессивного поведения и преступлений, напрямую связанных с коронавирусными ограничениями. В декабре 2021 года отставной военный Сергей Глазов открыл стрельбу в МФЦ "Рязанский" на юге Москвы. Глазов приехал в МФЦ в неадекватном состоянии и затеял конфликт из-за отсутствия маски.

О том, как пандемия повлияла на психическое здоровье россиян, о преступности в эпоху коронавируса и о том, как сохранить себя в это непростое время, размышляет психолог Ольга Маховская.

– На удивление, когда пандемия была только объявлена и был первый карантин, преступность затихла. Это был период шока, когда все замерло, все виды активности, в том числе преступной. Мы все оказались в положении дворников и сторожей, привязанных к своему дому, и это очень сильно парализовало преступную активность. Но потом она адаптировалась, как и все мы. Надо как-то жить, двигаться, добывать ресурсы, и в 2021 году очевидно отмечался всплеск преступности, даже по официальным данным, по крайней мере в Москве. Но она, как интересы россиян и их активность, перетекла в медиапространство. Процветает цифровое мошенничество, и с ним труднее всего бороться. Хотя к концу года произошел спад, все равно лично я себя чувствую постоянной мишенью попыток развода по телефону или по интернету. В этом смысле среда стала более агрессивной, откровенно преступной. Какая-то невероятная наглость, когда тебя среди бела дня просто раздевают и разувают, обнуляют твои счета, заставляют совершать какие-то манипуляции. У преступности, конечно, есть более глубокие основания, мы не можем их считать просто играми разума или рисковым поведением мужчин от 20 до 40. Потому что, по статистике, именно это такой портрет преступника – молодой, несостоявшийся мужчина без постоянных заработков и, как правило, без образования.

Психолог Ольга Маховская

– А что касается преступлений, прямо или косвенно связанных с коронавирусными ограничениями? Как, к примеру, вопиющий случай в московском МФЦ, когда мужчина начал стрельбу за замечание охранника о том, что он без маски. Пока о снятии ограничений говорить рано, будет ли таких преступлений становиться больше?

– Вместе с популяризацией средств защиты – ношение масок, социальное дистанцирование – невольно продвигалась и активно культивировалась социофобия. Мы стали бояться друг друга и сейчас вызываем друг у друга как минимум раздражение и вообще не самые приятные чувства. Я вам больше скажу, отдельные стрелки пугают, но это лишь вершина айсберга, который показывает масштабы и глубину неблагополучия. Люди дерутся в очередях, бытовые драки уже выплеснулись в публичное пространство, только представьте, что происходит в домах. И это было с самого начала, когда кто-то не надевал маску или очень близко подходил, люди отталкивали друг друга, затевались ссоры не только с продавцами, но и друг с другом. Это показывает, что бытовая культура, и без того не очень высокая, еще более снизилась. Еще одним крайне неприятным и глубоким изменением, которое просто так не пройдет, стала усугубившаяся выученная беспомощность. Психологи называют так состояние и стиль жизни, при котором за тебя отвечает кто-то другой. Нам сказали: сидите дома, о вас побеспокоятся, – и это внешне было приятно, но оказалось, что это невыносимо трудно для людей активных, трудоголиков, просто ответственных людей. Но это был рай для людей, которые привыкли паразитировать, но при этом как-то мимикрировали под социальные нормы активности и так далее. За этим стрелком в МФЦ и скрывается эта выученная беспомощность. Особенность реагирования человека с таким синдромом состоит в том, что он тупо не отвечает на какие-то сильные сигналы – призывы вакцинироваться, выйти на субботник, что-то еще. Он всегда последний в очереди, когда речь идет о мобилизации. Но на слабые сигналы он реагирует непропорционально сильно. С ним поговорили, как со всяким другим, кто приходит в МФЦ. То, что он пришел с пистолетом и ходил вооруженным, конечно, заставляет думать, что людей, у которых в карманах скрывается холодное или горячее оружие, гораздо больше, чем мы представляем. И это заставляет еще с большей опаской относиться к прохожим на улице.

– А вот то, что мы сейчас обсуждаем, происходит во всем мире, или это чисто российская реакция на запретительные меры, связанные с ковидом?

– Судя по новостям, неприятности происходят во всем мире. Здесь есть одна особенность – мы все-таки закрытое сообщество, и у нас принято не выносить сор из избы. Мы, на самом деле, не знаем масштабы проблем – ни с ковидом, ни с преступностью. Я даже не хочу называть какие-то цифры, использовать официальную статистику, потому что я сомневаюсь, что она реально отражает картину. В закрытых сообществах преступление становится известно только в том случае, когда оно чрезвычайно, просто невообразимо, когда это какой-то акт вандализма. Это было всегда, в закрытых религиозных комьюнити всегда так происходит, в эмигрантских анклавах, российских или постсоветских. Это осколок советского, постсоветского общества. Мы не занимаемся профилактикой, мы во многом занимаемся полировкой. Поэтому особенность наша есть, но сопоставлять, просто как исследователю, мне было бы сложно.

– А что еще, кроме ковида, негативно влияло на психику и на настроения россиян в 2021 году?

– Вирус сам по себе действует на нейроны, но это не моя сфера. Исключительно плохо на людей влияет изоляция и ослабление социальных контактов. Мы перешли от прочных иерархизированных, сложных коммуникаций к простым, почти случайным и очень ненадежным. Вот как устроена социальная сеть – там много всяких транзакций, люди вроде как общаются, но это общение ненадежное, потому что завтра у тебя накроется компьютер или закроют социальную сеть – и ты опять окажешься в одиночестве. И ты вряд ли можешь попросить помощь у этих незнакомых людей и получить ее. Ну, может разово, но это тоже выглядит ненадежно. И это ослабление некоторые переживают тяжело, впадая в состояние неадекватной агрессии, накопленных ожиданий, а у кого-то это вызывает депрессию, разочарование, в том числе друг в друге. И так получается, что мы все вынуждены перестраивать и усиливать эти связи, которые были. Лучшими друзьями стали коллеги по работе, с которыми раньше ты довольно прохладно общался, а родственники отступили на задний план в силу того, что они живут где-то далеко. Дети поссорились с родителями, потому что пожилые люди очень плохо переносят отсутствие внимания, а их долго нельзя было навещать. Надо было придумывать, что сделать, чтобы они были спокойны. И хуже всего, когда нельзя было приехать из другой страны, из другого региона, и они были лишены даже небольшой помощи. Кто оказался посообразительнее, тот стал сразу перестраивать свои социальные сети, укреплять их.

– Что еще пугало и пугает людей в эпоху пандемии?-

– Конечно, есть экономические факторы, которые тоже давят на психику. Люди плохо переносили снижение социального статуса и очень нервно реагировали на предложение не выходить на работу. Это выглядело как дурной знак: сегодня тебя не зовут на работу, завтра заметят, что без тебя обходятся, послезавтра тебя заменят и просто пришлют по сети оповещение об увольнении. Такие экономические страхи были, и они остаются. Я уж не говорю о том, что, к сожалению, нарастает вот эта относительная бедность. Нам хватило ресурса на первый год пандемии, и это всегда так – когда резкий слом и много страхов, на первом этапе запасов хватает. В первую очередь я говорю о психологической прочности. Именно с ней связана способность перераспределять как-то материальные ресурсы – на семью, работу и так далее. А вот усталость, апатия, депрессия, глубокие последствия, краткосрочные, негативные нервные реакции тянутся уже на втором году, и здесь мы ждем всегда и роста суицидов, и роста разводов, то есть каких-то очень радикальных решений в биографии людей.

В России всегда существует еще один фактор, о котором говорят и политологи, и психологи, и социологи, – синдром схлопнувшегося горизонта. Людям постоянно твердят о том, что у пандемии будет оптимистический выход, человечество преодолеет очередной вызов и т.д. и т.п. Но пандемия все не кончается, уверенной перспективы на будущее нет, оптимизм падает, и наступает так называемая искусственная старость. И вот здесь, когда все двери закрыты и мы уже находимся на пороге конца света, можно сказать, конца жизни, мотивация людей очень сильно меняется. Одни впадают в апатию: ничего не поделаешь, остается только досмотреть это скучное кино, и слава богу, что скоро все закончится. Думаю, что это показное, потому что нормальный человек боится смерти и не хочет умирать. Но есть еще один выход, который бывает у стариков: пускаться во все тяжкие. Это тема для серьезного исследования – преступления в среде пожилых. Никто всерьез не занимается тем, что там происходит. Но среди разного рода мошенников и преступников очень много пожилых. Повторяю, что изучать это очень трудно, мы просто часто натыкаемся на такие случаи. Мошенник никогда не сходит с дистанции, и если он этим занимался в 90-е годы, то можете не сомневаться, что он еще активен, предприимчив, полон азарта и неутоленных жадных желаний. Но преступление все равно требует хорошей психологической устойчивости и неплохого физического здоровья. Другое дело, что мы делаем в старости то, что хотим, и то, что можем. Поэтому здесь еще такой риск пуститься во все тяжкие, уже ничего не стесняясь.

– Общественно-политическая обстановка в России тоже ухудшается. Это очевидно не для всех россиян, тем не менее, ужесточающиеся репрессии, аресты, пытки, вынужденная эмиграция многих людей или невозможность уехать, даже если есть желание, не могут не влиять на психологический климат в целом. Специалисты могут как-то это отслеживать?

– Для молодых людей отсутствие перспективы выехать, даже абстрактной, – это всегда очень плохой фактор. Им хочется жить в открытом мире, мечтать о разных перспективах, и фантазии сами по себе – это такой мотиватор. И переезжать из страны в страну давно стало нормальным – не только по политическим, но и по образовательным, культурным причинам. Но теперь в стране слишком много запретительных мер, и их теперь уже никто не скрывает. К тому же ковидные и политические запреты смешались. И новые запреты появляются почти в ежедневном режиме. Конечно, у молодых это подогревает протестные настроения. Это как у подростка – чем больше запретов в семье, тем больше желания бежать, разрушить эту тюрьму, удивить мир и уйти в какую-то другую жизнь, где бы главные решения принимал не кто-то другой за тебя, а ты сам. Жизнь ставит перед молодыми много вопросов: где и с кем ты будешь жить, в каком стиле ты будешь работать, каких вершин ты хочешь достигать, какой будет твоя карьера – международной или местной, в каком регионе или стране ты будешь жить, – и на все эти вопросы требуется время. Поэтому сокращение карьерных траекторий из-за того, что двери страны наглухо закрыты, будет стимулировать протестные настроения среди молодых.

– Вы отметили, что сейчас у большей части российского общества два основных состояния – это апатия или желание пуститься во все тяжкие. У вас, как у психолога, есть совет – как пережить тяжелые времена и остаться нормальным и психически здоровым человеком?

– Боюсь, у меня какие-то банальные советы и напоминания. Благо этой пандемии в том, что она напомнила, как мы нуждаемся друг в друге. Это такой гуманитарный аспект, не политический, не экономический и даже не психологический. Мы должны поддерживать друг друга, это уже стало просто условием выживания. Известно по исследованиям, что тот, кто заботится о других, даже в концлагере, имеет гораздо больший шанс на выживание в силу того, что он мобилизован. Его круг ответственности и распределения сил стал другим. Это просто азбука. Еще одна подсказка – несмотря на суженный горизонт, нужно заниматься долгосрочным планированием. По крайней мере, пытаться представить, каким вы хотите видеть себя через пять лет. Потому что пандемия становится фоном, и может быть, этот фон и этот пандемический фактор будет еще долго эксплуатироваться. Но особенно это касается тех, кто пережил болезнь, справился, полон сил, энергии и желаний, – сформулируйте, чего вы хотите, что вы можете сделать в своей биографии по максимуму. Даже если это не получится ровно в срок, и может быть, вообще по каким-то причинам будет сильно скорректировано или отменится, все равно большие цели мотивируют и омолаживают. Планирование – это вообще лучший способ омолаживания. Кто активен, тот и в 80 лет поражает этим блеском в глазах и интересом к новому, и радостью достижений, и прекрасным внешним видом. Мы это знаем по актерам, по политикам, по ученым-долгожителям – их мозг постоянно работает над долгосрочным планированием. Поэтому в следующем году я жду хороших перемен – просто потому, что это традиция, и потому, что мне бы очень не хотелось терять оптимизм.