21 января курс доллара на московской бирже впервые с деноминации 1998 года перевалил за 85 рублей. Рубль падает на фоне снижающихся цен на нефть и другие ресурсы. При этом российские власти демонстративно сохраняют спокойствие.
Председатель Центрального банка России Эльвира Набиуллина сказала, что курс рубля близок к фундаментальным значениям и валютных интервенций не предвидится, а пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков предлагает не называть деноминацию обвалом. При этом у более либеральных экономистов позиция совсем другая. Еще на прошлой неделе во время гайдаровского форума председатель Сбербанка России Герман Греф заявил, что нефтяной век уже закончился, и назвал Россию страной-дауншифтером, которая проиграла цивилизационное соревнование и никогда его не выиграет. С похожим заявлением в Давосе выступил российский миллиардер Олег Дерипаска: по его словам, сырьевая модель развития России закончена, а доллар по 80 – это надолго.
20 января премьер-министр России Дмитрий Медведев заявил, что правительство вынуждено приступить к разработке и реализации нового антикризисного плана с учетом развития ситуации в последние недели. Предыдущий антикризисный план был утвержден в начале 2015 года и, по его мнению, сработал, позволив России «пройти наиболее тяжелый период в экономике».
Сколько лет при дешевой нефти может сохраниться относительная стабильность российской экономики, сможет ли Кремль позволить себе тратить деньги на внешнеполитические авантюры, и почему бизнес в России вернулся в Средневековье? Экономическую ситуацию в России и то, как она может повлиять на политику власти, в эфире Радио Крым.Реалии обсуждали с руководителем экономической программы Московского центра Карнеги Андреем Мовчаном и российским политологом Дмитрием Орешкиным.
– Оправдан ли оптимизм российских властей? Будет ли президент Владимир Путин снова рассказывать нам, что обвал рубля открывает новые возможности?
Мовчан: Дело в том, что стоимость валюты не равна состоянию экономики, это не его прямой показатель. Это просто результат соотношения спроса и предложения. Рубль, конечно, упал вслед за падающей нефтью. Ничего удивительного и неожиданного не произошло. Спорить о том, достиг рубль локального минимума или не достиг, тоже бессмысленно, потому что мы не знаем, как поведет себя нефть, и не до конца понимаем, как поведет себя инфляция, которая зависит исключительно от объемов предстоящей эмиссии. Бюджет же надо как-то сводить. Я не думаю, что на стоимость рубля надо смотреть как на индикатор, хорошо экономике или плохо. Надо просто учитывать, что общий инфляционный налог на граждан и на предприятия России, безусловно, растет, чтобы поддержать неэффективный бюджет и неэффективную экономику страны. Пока стоимость нефти не начнет решительно возвращаться обратно к более высоким уровням, этот всеобщий налог будет продолжать постепенно расти.
– Каковы же реальные критерии состояния российской экономики? К чему она движется и в каком темпе?
Мовчан: Есть совершенно понятные критерии, например, ВВП на душу населения. По итогам 2015 года он составит примерно 8,5 тысяч долларов, а в переводе на паритет покупательной способности – где-то тысяч 14 на человека. Такими, подчеркну, были показатели при нефти по цене более 50 долларов за баррель. В 2016 году, если нефть останется на уровне 30 долларов за баррель, ВВП на душу населения составит 7-7,25 тысяч долларов в абсолютных значениях и, наверное, 11,5-12 тысяч долларов по паритету покупательной способности. Это совсем не богатая экономика, но и не нищая. Россия опередит такие страны, как Вьетнам, ту же Украину, и о стабильности экономики еще можно будет говорить, хотя и на достаточно низком уровне.
– Сколько времени может сохраняться такая стабильность?
Мовчан: Мы говорим сейчас о 3-4 годах, может, чуть меньше. В течение этого времени даже при нефти по 30 долларов за баррель российская экономика будет относительно стабильна, ВВП будет сокращаться в долларах на 10-15% в год, но в рублях, естественно, меньше. Проблема будет даже не столько в том, что упадет ВВП на душу населения – Украина сейчас живет с показателем в 4 раза ниже российского – а скорее в распаде самой экономической ткани. У нас очень большой импорт, мы производим очень мало и комплектующих, и сырья, и оборудования. Дальнейшее падение рубля вызовет резкую нехватку валюты для закупок, остановятся внутренние производственные цепочки, и в какой-то момент может произойти резкое обрушение. Тогда от падения ВВП на 3-4% в год мы перейдем к падению на 40%, потому что не будет ресурсов для производства. Раньше, чем через 3 года, я думаю, этого не случится. В расчетах надо учитывать огромное количество факторов: и резервы, и соотношение внешнего долга и валютных активов, и баланс текущего счета, который, кстати, в прошлом году был позитивным – а в 2016-м он наверняка будет негативным при такой дешевой нефти. Поэтому 3 года – это относительная зона безопасности, если, конечно, правительство не допустит очень грубых ошибок.
– Как вы думаете, Андрей, способно ли нынешнее российское правительство не допустить таких ошибок в столь экстремальной ситуации?
Мовчан: Гарантию дать никто не может, конечно. Более того, мы знаем примеры подобных ошибок в мировой истории. Например, Фолклендская война между Аргентиной и Великобританией обрушила хунту Хорхе Видела. Мы не можем предсказывать поступки людей, мы как экономисты можем говорить про законы экономики. В стране, которой руководит один человек, могут происходить самые разные иррациональные события, риски такие есть.
– Сможет ли Россия позволить себе траты на разнообразные проекты? Я имею в виду тот же Донбасс, на который, по разной информации, сейчас тратится до миллиарда долларов, а также Крым, Приднестровье, Абхазию, Южную Осетию, войну в Сирии. Это ведь все важные внешнеполитические проекты Кремля.
Мовчан: Думаю, что здесь нужно соотносить эти цифры с общим бюджетом России, с общим объемом ВВП. Мы сейчас говорим о годовом бюджете примерно в 16 триллионов рублей. Даже по курсу 100 рублей за доллар это 160 миллиардов долларов. Если 10 миллиардов из них будут тратить на внешнеполитические проекты, а именно столько они, вероятно, и стоят, то это не очень большой объем. Такие деньги можно допечатать, и россияне разницу вряд ли заметят. Их можно перевести с других статей бюджета, например, забрать у национальной безопасности и обороны, которые непомерно раздуты. 10 миллиардов долларов можно изъять из бюрократических программ, которыми изобилует бюджет. Так что Россия вполне сможет позволить себе подобные экзерсисы.
– У нас есть звонок. Здравствуйте!
– Добрый вечер, я звоню вам из Иваново. На самом деле большая проблема – в том, что мы можем говорить о проблемах российской экономики бесконечно, но очень трудно разглядеть точки роста. Понятно, что правительство откровенно провалило антикризисный план начала 2015 года. Оно ограничилось помощью банкам, помощью «своим». Если раньше можно было надеяться на приток иностранных инвестиций, то сейчас мы понимаем, что это не сработает. Общаясь с чиновниками, я очень часто слышу, что ситуация очень тяжелая, у них пессимистичные прогнозы на 2016 год, несмотря на приток денег из федерального бюджета. Мне не кажется, что нам удастся быстро перекроить этот бюджет под меняющиеся условия.
– Ваше мнение, Андрей?
Мовчан: Россия – все-таки страна среднего размера, и по населению, и по экономике, но даже она функционирует по экономическим законам, а не по приказу. Никакой антикризисный план, спущенный сверху, просто не будет работать, потому что никто не выполнит его по собственной воле. В нормальных государствах эта воля создается резким снижением рисков для предпринимателей и повышением привлекательности бизнеса как такового. В России за последние 16 лет предпринимательские риски выросли до невероятных показателей, фактически мы вернулись в средневековую Европу. А из-за того, что у нас слабый внутренний рынок и оборваны связи с иностранными потребителями, привлекательность предпринимательства резко снизилась. В итоге мы имеем дело со страной, в которой никто не хочет заниматься бизнесом, потому что это страшно и невыгодно. Какой бы план мы ни составили, какие бы точки роста ни нарисовали на бумаге, произрастать они все равно не будут. Единственный разумный антикризисный план для России должен предусматривать капитальное снижение рисков для предпринимателей: гарантии, защита, предоставление новых возможностей – а также развитие внешних связей, чтобы бизнес мог работать на зарубежных рынках и инвестиций, и товаров. У России на самом деле точек роста – море, она может успешно войти в мировую конкурентную среду. Я думаю, 10 лет вполне хватило бы, чтобы реально поставить Россию в один ряд со странами Большой Восьмерки. Но для этого, конечно, нужно абсолютно поменять стиль руководства страной.
– Спасибо, Андрей. Как раз о действиях российского руководства мы поговорим с политологом Дмитрием Орешкиным. У меня есть ощущение, что нынешний экономический кризис вызван не только и не столько ценами на нефть и падением курса рубля, сколько маргинализацией политики и общественной инфантильностью. Вы согласны с этим, Дмитрий?
Орешкин: Я бы предпочел более мягкие формулировки. Маргинализация – это не совсем про Россию. Другой вопрос, что наиболее активные люди получают, что называется, по рогам и вынуждены прятаться под лавку. Это как раз 10-15% населения, которые могли бы и хотели бы заниматься бизнесом. Сейчас они, конечно, переживают депрессию. В целом у нас пропал аппетит к риску. Понятно, что заниматься бизнесом в условиях, когда тебя в любой момент разденут или подвергнут какой-либо другой экзекуции, желания нет. На этом фоне падение всех наших показателей совершенно не вдохновляет. Поэтому комплексный процесс деградации общества – и его активной части в особенности – приводит к тому, что Россия теряет драйв. Вспомним начало 2000-х: цены на нефть были примерно такими же, но присутствовало ощущение будущего. Люди инвестировали, рынок рос как на дрожжах, мы шли в рыночную экономику. Сейчас все наоборот: стоимость барреля та же самая, а рубль упал в два раза. Тогда у нас были надежды, сейчас у нас сплошная депрессия, мы ни во что не верим.
– Спасибо, Дмитрий. Хотелось бы уточнить у Андрея: разочарование бизнеса в своих перспективах действительно настолько разрушительно для курса рубля?
Мовчан: Рубль такой еще и потому, что мы забыли про инфляцию, которая шла все эти 10-15 лет. В США тоже шла инфляция, поэтому нефть сегодня в долларах стоит совсем не столько же, сколько в начале 2000-х, а раза в полтора дешевле. Давайте не будем привязываться к рублю, это всего лишь индикатор. В той же Аргентине времен падения хунты инфляция достигала 25% в месяц. В России она все-таки остается на уровне 12% в год. Я просто хочу сказать, что экономическая катастрофа и падение курса национальной валюты на 20% – это вещи, не связанные между собой. Впрочем, если говорить о мотивации бизнеса как двигателя экономики, я вынужден согласиться с Дмитрием. В начале 2000-х были иллюзии демократизации и рыночного развития, я сам был участником активного бизнеса и видел, с каким энтузиазмом люди пытались строить новое. Первый удар по этому положению вещей был нанесен в 2003 году делом Михаила Ходорковского. Сейчас, если говорить простым языком, дураков нет. Я не вижу вокруг себя никого, кто готов строить в России бизнес. Люди готовы выкачивать оставшийся «кэш», зарабатывать за счет связей с государством, пока еще есть возможность, но есть очень много признаков того, что даже у этих бизнесменов горизонт планирования резко сократился. Они планируют извлекать прибыль в течение ближайшего года-двух, не думая, что им будет удаваться это и дальше. Тут, конечно, основная проблема экономики.
– Вы, Андрей, определили срок предполагаемой стабильности как 3-4 года. Дмитрий, вы согласны с такой оценкой?
Орешкин: Я поспорил с одним иностранным журналистом на бутылку виски, что до 2018 года у нас что-то довольно сильно поменяется. Раньше меня всегда раздражали скоропалительные прогнозы, которые звучали в 2011 году: якобы в 2012-м произойдет социальная революция, еще что-то. Мне кажется, что ресурсов хватит как раз на 2-3 года, потому что рыночная экономика все-таки на порядок эффективнее советской. Этим нынешняя ситуация принципиально отличается от ситуации 1980-х, но кризис будет иметь вид буквы L, то есть мы упали и не отжались. На этом фоне будет накапливаться разочарование. Именно 2-3 года – это горизонт, в пределах которого что-то сломается, система каким-то образом будет меняться. Боюсь, что это произойдет через крушение государственности со всеми вытекающими последствиями.
– Что насчет крушения государственности думает Андрей?
Мовчан: Теоретически это возможно. Ни одно государство не существует вечно. В России при всем кошмаре, при всей глупости того, что происходит, мы еще далеки от крушения государства, от уровня, когда такая опасность действительно возникает.
