Замечаю, что меня начинает раздражать этот человек. Я уже не могу его с удовольствием почитывать, как то бывало раньше: в его гармонических стихах все мне видится второе и неприятное дно. То, чем был с издавна силен русский человек – беззаветной любовью к смуглому поэту – у меня все меньше; беззаветности нет, да и любви уже немного.
Писал на удивление идеальные стихи; создал все модные жанры русской литературы; пострадал за правду; бывал чрезвычайно остроумен и лихо матюкался на двух языках – это конечно. Но при том, словно подросток, восторгался палачом Ермоловым и увидел в обездоленных жителях Арзрума лишь шайку трусливых оборванцев, за которыми, похоже, гонялся верхом и с пикой. Слезы обманутых мужей его забавляли, он их ряды по мере удачи умножал и посмеивался. Радовался уничтожению Польши и желчно ссорился по этому поводу с более порядочными и трезвомыслящими современниками. Людей по отдельности и вообще народы не уважал, а инородцев особенно. Ведь так?
Более того, мне уже и в самих книжках видится иное, нежели просто книжки. Ряд Полного собрания сочинений (1952, 15 т. М.) – синие толстенькие, короткие – словно ментовское оцепление. Три тома «Проза Пушкина» – коренастые, зеленоватые – как российские солдаты, что стоят на углах наших улиц, немые, с пустыми глазами, обвешанные оружием. А два тонких корешка Тынянова о детстве и юности поэта, словно изменившие присяге эсбэушники – незаметные, неяркие, но наполненные содержанием.
Торец «Острова Крым», как ни странно, ничего не напоминает. Всматриваюсь-всматриваюсь – нет.
Что и говорить, Пушкин любил Крым. Всю жизнь вспоминал. Посвящал взволнованные строки. Похоже, пережил здесь яркий сексуальный опыт, позднее никогда не повторявшийся – с приезжими в Крыму такое бывает. Но все же хочется крикнуть прямо в пустые глаза его читателей и обожателей: «Что вы тут, сволочи, делаете?»
Да и в Крыму Пушкина любят. Каждый год устраивала фестивали, где им восторгаются. С бюджетом, отслюнявленном из Москвы. Дрались из-за этих денег, со скандалами, публично. «Наш, родной, гениальный… Слова Пушкина – это… Главное – русский, слова русские, гениальные…» – подвывала на докладах интеллигенция, из тех, что попроще. Толстомордые дядечки-организаторы улыбались: хорошо подвывают, уместно. В Москве тоже радовались: наращиваем свое влияние. Фестиваль продолжился. А Пушкин, наверное, как был бы рад, если б дожил!
Как-то нехорошо у Пушкина все переплелось с русским государством. Как у Маяковского с Советской властью. Что-то проскальзывает мерзковатое. И опять-таки: что же ему Крым так полюбился, на заре расцвета его дарования? Лучше бы и не бывало его никогда в Крыму, слишком уж наследил, указал потомкам направление. Может быть, тогда нам сейчас не было бы так горько и отвратительно.
Иван Ампилогов, русский писатель из Крыма
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Писал на удивление идеальные стихи; создал все модные жанры русской литературы; пострадал за правду; бывал чрезвычайно остроумен и лихо матюкался на двух языках – это конечно. Но при том, словно подросток, восторгался палачом Ермоловым и увидел в обездоленных жителях Арзрума лишь шайку трусливых оборванцев, за которыми, похоже, гонялся верхом и с пикой. Слезы обманутых мужей его забавляли, он их ряды по мере удачи умножал и посмеивался. Радовался уничтожению Польши и желчно ссорился по этому поводу с более порядочными и трезвомыслящими современниками. Людей по отдельности и вообще народы не уважал, а инородцев особенно. Ведь так?
Более того, мне уже и в самих книжках видится иное, нежели просто книжки. Ряд Полного собрания сочинений (1952, 15 т. М.) – синие толстенькие, короткие – словно ментовское оцепление. Три тома «Проза Пушкина» – коренастые, зеленоватые – как российские солдаты, что стоят на углах наших улиц, немые, с пустыми глазами, обвешанные оружием. А два тонких корешка Тынянова о детстве и юности поэта, словно изменившие присяге эсбэушники – незаметные, неяркие, но наполненные содержанием.
Торец «Острова Крым», как ни странно, ничего не напоминает. Всматриваюсь-всматриваюсь – нет.
Что и говорить, Пушкин любил Крым. Всю жизнь вспоминал. Посвящал взволнованные строки. Похоже, пережил здесь яркий сексуальный опыт, позднее никогда не повторявшийся – с приезжими в Крыму такое бывает. Но все же хочется крикнуть прямо в пустые глаза его читателей и обожателей: «Что вы тут, сволочи, делаете?»
Да и в Крыму Пушкина любят. Каждый год устраивала фестивали, где им восторгаются. С бюджетом, отслюнявленном из Москвы. Дрались из-за этих денег, со скандалами, публично. «Наш, родной, гениальный… Слова Пушкина – это… Главное – русский, слова русские, гениальные…» – подвывала на докладах интеллигенция, из тех, что попроще. Толстомордые дядечки-организаторы улыбались: хорошо подвывают, уместно. В Москве тоже радовались: наращиваем свое влияние. Фестиваль продолжился. А Пушкин, наверное, как был бы рад, если б дожил!
Как-то нехорошо у Пушкина все переплелось с русским государством. Как у Маяковского с Советской властью. Что-то проскальзывает мерзковатое. И опять-таки: что же ему Крым так полюбился, на заре расцвета его дарования? Лучше бы и не бывало его никогда в Крыму, слишком уж наследил, указал потомкам направление. Может быть, тогда нам сейчас не было бы так горько и отвратительно.
Иван Ампилогов, русский писатель из Крыма
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
