Адвокаты старшего лейтенанта вооруженных сил Украины Надежды Савченко, которая содержится в заключении в России, в Воронеже, и обвиняется в причастности к гибели российских журналистов Игоря Корнелюка и Антона Волошина во время боевых действий в Луганской области, в четверг подали в районный суд Воронежа жалобу на ее задержание. Адвокаты считают транспортировку Савченко, попавшую в плен к сепаратистам самопровозглашенной ЛНР в середине июня, в Россию – похищением и требуют ее немедленного освобождения.
Марк Фейгин, один из адвокатов Надежды Савченко, рассказывает, что сейчас все еще находится в Воронеже и намерен 18 июля снова идти к Надежде Савченко в СИЗО:
– Расскажите об обстоятельствах первой встречи с вашей новой подзащитной.
– Мы в первый раз встретились, когда официально СИЗО уже закрыли для посещений. Тем не менее, нам пошли навстречу, поскольку мы прибыли впервые, вместе с моими коллегами, Николаем Полозовым и Ильей Новиковым. Предоставили возможность посетить ее и украинскому консулу Геннадию Брисковенко.
– Почему он там провел почти неделю? Говорили, что он чуть ли не с десятого раза получил право встретиться с ней.
– С седьмого раза. Я думаю, что не пускать одного консула можно, а вот не пускать нас, как адвокатов, и консула – это уже слишком... Мои коллеги-адвокаты, известные в России судебные юристы, в деле участвуют наряду со мной, поскольку в силу сложности и большого внимания в таких делах практически всегда работает целая команда адвокатов.
– А с назначенным адвокатом вы будете сотрудничать или нет?
– Нет. Сегодня Надежда Савченко подписала заявление о расторжении с ним отношений.
– Вам удалось выяснить обстоятельства, при которых ваша подзащитная попала на территорию России?
– Мы побеседовали с ней и узнали детали. И теперь сторона защиты окончательно утвердилась во мнении, что ее действительно незаконно переместили. Сегодня мы даже написали в Следственный комитет заявление по статье 26-й Уголовного кодекса Российской Федерации "Похищение человека". Будем настаивать на возбуждении уголовного дела. Так называемые "луганские ополченцы" просто передали ее правоохранительным органам Воронежской области, вот и все.
– С мешком на голове и в наручниках?
– На ней точно был мешок, ее пересаживали из машины в машину, везли из одного населенного пункта в другой, где-то были наручники, где-то нет.
– С ней корректно обращались?
– Да, с ней корректно обращались, никто ее не пытал, не насиловал, никаким другим образом не оказывал физического или психологического серьезного воздействия. И она сама достаточно энергичный человек. Так что все более-менее корректно.
– Жалоб на условия содержания и отношение к ней со стороны персонала СИЗО, где она содержится, тоже нет?
– Нет. Она содержится на общих основаниях, правда, у нее одиночная камера. В данной ситуации – это не так плохо. Но нужно решить ряд бытовых вопросов, в частности с одеждой. Потому что очень жарко! Думаю, в ближайшее время мы это как-то урегулируем.
– Линия защиты вам понятна?
– Ключевым событием является ее незаконное перемещение, это во-первых. Соответственно, все последующие процессуальные действия, которые были уже произведены после ее перемещения с территории Украины на территорию России, являются ненадлежащими для сбора доказательств со стороны предварительного следствия, поскольку допросы лица, которого похитили, большого юридического значения для суда не имеют. Надо понимать, что мы имеем дело с особенным судом – российским.
Надо понимать, что мы имеем дело с особенным судом – российским
Это – с одной стороны. С другой, есть процессуальные препятствия для расследования этого дела в принципе. Если даже отставить в сторону сам ключевой факт ее похищения, то нужно проводить ряд экспертиз, следственных действий на территории Луганской области, а это невозможно сделать без содействия правоохранительных органов Украины, потому что это территория Украинского государства, и самостоятельно такие процессуальные действия проводить там невозможно. А с сущностной стороны – конечно, она никакого отношения к убийству российских журналистов не имеет. И поэтому обвинения по статье 105-й, части 2-й "Убийство двух и более лиц" по УК, по квалифицирующим признакам, здесь вряд ли может устоять, потому что достаточных оснований для поддержания обвинения не существует.
– Оставим в стороне историю, связанную с ее вывозом. Если доверять вашей версии, а нет оснований ей не доверять, то, конечно, это похищение человека. Но Надежда признает тот факт, что она, согласно российской версии, корректировала огонь во время гибели этих журналистов? Или вы не обсуждали этот эпизод?
– Обсуждали в деталях! Она, во-первых, как военный специалист (а так утверждает следствие) корректировщиком огня никогда не являлась. У нее в военных документах написано, что она летчик. Военная специальность не может меняться произвольно. В тот день в этих событиях она не принимала никоим образом участия, потому что как раз именно в этот день она во вспомогательных частях вместе со своими сослуживцами носила раненых и убитых. И огонь велся параллельно с двух сторон, в том числе минометный. Она не является минометчиком, не является человеком, который корректирует минометный огонь. Как корректировать огонь миномета? Я с трудом себе это представляю. Минометная мина куда угодно может попасть, это не высокоточное оружие. И в этом смысле, конечно, доказательств ее вины нет. Но это не отрицает того, как и она не отрицает, что она является украинской военнослужащей. И в чем здесь проблемы? Она участвует в антитеррористической операции, как человек, принесший присягу и являющийся кадровым военнослужащим, и здесь нет противоречия. Она же военнослужащая, офицер, и то, что она принимала участие в этой операции, дает ей право не преследоваться по закону за то, что она выполняла свои боевые задачи.
– Вам примерно понятно, как противная сторона этого судебного дела будет строить свою линию поведения?
– Вы знаете, они вообще никогда не озабочены тем, чтобы, опираясь на закон, выстраивать логическую причинно-следственную связь между действиями и виной лица. Они знают, что в России суда нет, и суд для них – это некая служебная функция. Когда при отсутствии состязательности вам нет необходимости доказывать процессуальными, законными методами виновность обвиняемого, то и заботы такой у них нет. Я во многих делах, а не только в этом видел, как процессуальные оппоненты не то чтобы были озабочены доказыванием, а по умолчанию имели эту опцию, преимущественную для себя, со старта. То есть им ничего доказывать не надо, это нам надо скакать, как блохам, для того чтобы доказать невиновность своего подзащитного.
– Это дело может затянуться на многие месяцы?
– У меня есть способность улавливать некие политические возможности в такого рода делах. В этом деле я их вижу тоже. Этот вопрос может разрешиться политически, как и многие из таких шумных историй.
– Ее обменяют на каких-нибудь пленных сепаратистов?
– Например. Или же каким-то еще образом используют в политических целях кремлевского руководства. Будут какие-то переговоры в отношении статуса территорий или еще чего бы то ни было, да мало ли что еще, и она может стать частью этой разменной игры. Это сугубо политический вопрос. Но не надо питать иллюзий на предмет того, что российский суд может разобраться в этой истории и принять объективное, независимое и законное решение. Такого в таких громких делах еще ни разу не было. Всегда конечная инстанция – это люди, которые являются бенефициарами этой системы, которые принимают все основные решения. А они находятся в Кремле.
– Кто оплачивает ваши услуги?
– Это вопрос абсолютно конфиденциальный, – ответил адвокат украинской военной летчицы Надежды Савченко Марк Фейгин.
