Январь. Рождество. Время так называемого застоя. По всей Западной Украине была развернута борьба с религиозными пережитками прошлого. Задача: не допустить прославления Бога и Иисуса Христа в традиции колядования населения.
В кабинете главы сельского совета развернут штаб по борьбе с носителями религиозных пережитков. За тяжелым дубовым столом председателя сельсовета уселись члены штаба: председатели колхоза и сельсовета, директор школы, секретарь парткома колхоза и несколько сельских депутатов, возглавил инструктор райкома партии. Стол руководителя штаба был накрыт самодельной картой территории сельского совета, которая напоминала армейскую «верстовку». На карте стояла плотная бутылка хорошего самогона, нарезанная по-деревенски ветчина, тарелка студня, большая миска с пампушками и еще несколько блюд из местных деликатесов. Карта была разделена на квадраты, в каждом из которых были вписаны фамилии ответственных за эту часть села депутата сельсовета и учителя местной восьмилетней школы, а также вписывались фамилии выявленных колядников – носителей тех же буржуазных религиозных традиций.
Я, мичман Черноморского флота и студент-заочник Львовского лесотехнического института, находился на зимней сессии, которая началась накануне Нового года. На Рождество мы должны были сдавать экзамены, лекции начинались в семь утра и заканчивались в одиннадцать часов вечера. Перерыв в лекциях допускался лишь в день экзамена. А так хотелось на Рождественские праздники попасть домой, где не был уже давно. Поэтому написал декану заявление с просьбой допустить сдавать экзамены досрочно.
Декан когда-то в молодости пытался поступить в Черноморское высшее военно-морское училище им. Павла Нахимова в Севастополе и на первом же экзамене по физподготовке сломал ногу и был отчислен. Однако с тех пор сохранил приверженность флоту и морякам. Поэтому я, как символ его несбывшихся мечтаний бороздить моря, пользовался его расположением. Мало того, как специалист машинно-котельных установок, Васильевич, как мы за глаза звали декана, получил в запасе воинское звание «капитан 2 ранга» чем особенно гордился. Поэтому меня, единственного моряка на весь институт, всегда встречал достаточно доброжелательно.
– Что, мичман, колядовать захотелось, пробежав глазами мое заявление, – весело спросил декан. А контрольные, а курсовые? Неужели ты на своем «полтиннике» в Средиземке изучил «сопромат»? А ну-ка, дай сюда свою зачетку, увижу, сколько там у тебя «якорей» тянется.
Я протянул зачетку. Там задолженностей не было, не было и троек.
– Да, – перебирая страницы, тянул декан. – Как для Балтийского флота, то было бы ничего. А для нашего Черноморского, могло бы быть и лучше. Я вот, два года назад находясь на стажировке на крейсере «Кутузов»... Кстати, какие типы котлов там установлены? А турбины? А какая там пушка?
– Не пушка, а пушки. Б-34УСМА, – с чувством чрезвычайной преимущества военного моряка над гражданским «пиджаком» бодро начал я. О крейсерских турбинах я ничего не знал, поэтому продолжил о паровых котлах своего «полтинника» и их превосходстве над котлами эскадренных миноносцев проекта 30-БИС.
– Ладно, салага, – перебил Васильевич, – даю тебе разрешение на сдачу. – Не сдашь, мореман, экзамены по первому галсу, будешь тянуть их, как коляду, из года в год до самого выпуска и лейтенантом не станешь никогда. Понял?
Я взял под «козырек»: – Понял!
К Рождественским праздникам с экзаменами и зачетами я справился. И вот старый, громыхающий на каждой рельсе и холодный как корабельная рефрижераторная камера, поезд Львов – Черновцы доставил меня до станции Снятин.
Рождественская ночь. Легкий морозец только добавляет сил. Снега выше колена, деревья нарядились снежными украшениями как новогодние елки. Щербатый серп месяца весело улыбался над недалекой грядой Карпат. Старый, еще австрийский, снятинский вокзал, окруженный снегом, выглядел как в сказке. Где-то недалеко слышались колядки детворы.
Путь в село, до которого пять километров, я форсировал за тридцать минут. Стою на холме, нависшем над деревней. Внизу раскинулась долина Черемоша, быстрое течение которого слышно даже здесь. Вправо, в сторону бывшего барского имения, протянулась липовая аллея, на липах которой австрийцы в Первую мировую вешали русофилов. Внизу слева – церковь. В селе, несмотря на запреты, уже колядуют хозяева, женщины и молодежь. Хорошие праздничные песни в несколько голосов плывут над селом, и сам воздух словно пронизывал тот праздничный дух великого христианского праздника.
Я прибавил ходу и вскоре переступил порог родного дома. Семья была за праздничным столом, и меня, конечно, не ожидали. После того, как я поздравил всех с Рождеством Христовым и расцеловал семью, меня посадили к святой вечере за праздничный стол.
Я пошел, как был, во флотской шинели и фуражке. На фоне национальных одежд большинства колядников выглядело довольно ярко
Через час колядники, сельские парни и девушки, зашли колядовать и в наш дом. По обычаю мать пригласила всех в дом. Увидев меня, молодежь потащила меня в группу. Я пошел, как был, во флотской шинели и фуражке. На фоне национальных одежд большинства колядников выглядело довольно ярко. Мы колядовали из дома в дом. «Бог предвечный», «Новая радость настала», «Небо и земля»... Колядки сменяли друг друга. Инспекторы, депутаты обходили нас стороной, не хотели связываться с парнями. Учителя, так те вообще переходили на другую улицу и в большинстве стерегли школьников, хотя в сельсовет наши фамилии доносили. Вот левадой бредут по снегу трое учеников младших классов с вертепом. Их догоняет учительница математики. Удар по затылку и парень со звездою зарывается головой в снег, его большая фанерная звезда падает рядом.
– Марш домой! Завтра на уроке я вас всех спрошу.
Парень поднимается, отряхивает снег, быстро поправляет свою звезду и... идет колядовать к ближайшему дому.
Около полуночи мы начали колядовать коляду, которую колядовали только в домах, в основном, семьями. Там есть такие слова «Посмотри, Боже, с высокого неба, заковали в кандалы нашу матушку Украину. Дай нам Бог силы цепи порвать...». Не успели мы закончить коляду как в воротах двора появился разъяренный сельский депутат, и еще впридачу партийный. Был он невысокого роста, голова в плечах, тщедушный, в селе за постоянное желание отличиться перед властью его откровенно недолюбливали. Было видно, что, несмотря на свою партийность, депутат уже успел приложиться к хорошему гранчаку.
– Коляда запрещена! Я запрещаю вам колядовать! Марш домой, завтра все будете в КПЗ в Снятине улицы убирать... Увидев среди девушек своих племянниц, начал их за руку выдергивать из группы и загонять домой.
Все смолкли, потому что не хотели на праздник конфликта. И здесь несколько школьных товарищей попросили меня:
– Мичман, ты тоже партийный, а поговори с ним по партийному. К тому же, ты военный, сельсовету не подчинен.
Я вышел вперед.
– Дядя Иван! Мы живем в демократической социалистической стране. А ну покажите мне документ, запрещающий эту коляду? Говорят люди, что ее наш классик, вечный революционер Иван Франко написал...
– А-а, это ты, Мирось! – закричал депутат и, подскочив, схватил меня за борта шинели. – Вот тут твоя служба и завершилась. Будешь, к холере, лишь коровам хвосты крутить!
Меня такое отношение депутата к черноморцу-моряку чрезвычайно возмутило: как это, мичмана флота, чемпиона Потийской военно-морской базы по штанге и гиревому спорту какой-то деревенский дядька хватает за грудки!
Меня такое отношение депутата к черноморцу-моряку чрезвычайно возмутило: как это, мичмана флота, чемпиона Потийской военно-морской базы по штанге и гиревому спорту какой-то деревенский дядька хватает за грудки! Недолго думая, я схватил депутата одной рукой за воротник пальто, второй – за штаны и перебросил через забор в снег в канаву. Депутат подорвался и с криком «Вам это так не пройдет» побежал в сельсовет. Все дружно засмеялись и продолжили колядовать дальше.
Под утро пришел домой. Мне показалось, что я только положил голову на подушку, а уже будит мать.
– Вставай, в сельсовет тебя зовут. Что вы там натворили?
– Да ничего, просто колядовали...
Но встаю, одеваюсь и иду. Недалеко от дома встречаю соседа Николая, уже хорошо навеселе. Он тоже с нами колядовал и, вместо того, чтобы спать, идет спозаранку откуда-то из села.
– Мирось, можешь не идти в сельсовет, я тебя спас! С тебя причитается! – гордо сообщил сосед, многолетний кандидат в члены КПСС. В члены партии его не переводили, потому как пил постоянно, только держали в кандидатах для количества партийных в деревне.
– Там всем, кто колядовал, по 10 суток дают, есть милиция из района. Я сказал, что ты партийный, а партийных не сажают. Меня, как партийного, отпустили, еще и граненый стакан налили, чтобы голова не болела.
В сельсовет я таки зашел. Инструктор из райкома сказал, что о моих хулиганских действиях по избиению представителя власти сообщат в политотдел по месту службы. Я не дослушал и вышел. Капитан милиции из соседнего села посоветовал в коридоре быстро ехать на службу, потому что здесь раздуют дело еще больше. Я так и сделал. За службу я не боялся, мичмана от службы можно было в те времена освободить только в случае, когда он был горьким пьяницей. Боялся другого, чтобы не отправили донос в институт. Оттуда бы исключили немедленно, поэтому через сутки я был уже во львовском аэропорту.
Прошло недели две. Я прибыл на службу в Поти и заступил на боевое дежурство. Вдруг дежурный дивизиона сообщил, что после обеда меня вызывает начальник политотдела. Замполит дивизиона всполошился:
– Что натворил во время боевого дежурства?
– Да ничего, я две недели дальше пристани не ходил.
Перед кабинетом начпо пропагандист шепнул мне на ухо, что на меня пришла серьезная жалоба. Будут проблемы, добавил сочувственно.
В кабинете с начальником политотдела сидели начальник оргмоботдела штаба бригады и замполит учебного центра, оба – члена партийной комиссии, неразлучная троица, как мы их называли. Мне стало легче, потому что замполит все пытался меня женить на племяннице своей, поэтому не может «заваливать» перспективного зятя.
Переступив порог, я взялся докладывать по всем канонам устава.
– Скажи, мичман, – оборвал мой рапорт начпо. – Мы тебя чего учим?
– Что партия является «умом, честью и...»
– Какой ум, какая честь? – собрал брови в кучу начпо. – А о твоей совести я молчу, ее еще проверить надо. Мы учим тебя, – повысил голос, – любить и защищать советскую власть. А ты, вместо того, чтобы изучать марксистско-ленинскую философию и научный коммунизм в институте, чем занимался на сессии, а? Власть разгонял? – и подал мне жалобу из района.
Из письма следовало, что я в отпуске унизил честь члена КПСС, не только организовал колядование в селе, но и пел националистические колядки, напился, разогнал сельский штаб по борьбе с пережитками прошлого
Из письма следовало, что я в отпуске унизил честь члена КПСС, не только организовал колядование в селе, но и пел националистические колядки, напился, разогнал сельский штаб по борьбе с пережитками прошлого, оклеветал Каменяра как революционера и избил депутата, коммуниста – передового животновода района.
– Ну, что скажешь? – прищурился начпо. – Да в твоей Западной Украине и так советской власти никакой, а ты взялся разгонять ее проростки? Мы тебя во Львов для чего посылали, учиться или местные власти разгонять, или, может, националистические песни петь?
– А что такое коляда? – подал голос начальник оргмоботдела.
– А это мы сегодня проверим, – сказал начпо. И ко мне:
– В семь часов вечера, бляха муха, в столовой военторга. Колядовать будешь. Понял?
– Именно так, – вытянулся я.
– Иди, салага, и смотри мне. Слушать будут члены парткомиссии, там и решение примем.
Я пошел к другу Вахтангу, начальнику военторговской столовой, которому часто выделял матросов на разные работы: выручай, батоно, теперь меня, потому что горю как маяк в темную ночь.
– Генацвале, не волнуйся, – засмеялся Вахтанг. – Коляда говоришь? Вай, знаю, знаю, сам во Львове служил, один раз в самаходэ с девчатами колядовал. Вах, хорошо, помню: «На варада стала, какой нэ бивал»... Сколько человек будет, пят гавариш?, сдэлаем на дэсят. Вай, коляда! Высшей сорт будет, не волнуйся, иди отдыхай, придьош колядоват около семи...
Ровно в семь вечера члены парткомиссии сели «за рабочие места».
– Ну что, салага, – начал «заседание» начпо, – колядуют ли? Давай, давай, вперед!
Мне ничего не оставалось, начал колядовать, по куплету из трех колядок.
– А что, я ничего антисоветского не слышу, а Бог, и мы все с Богом, – закусывая перцовку, сказал начоргмоботдела.
– Да, а сельсовет как разгонял, что от коляды разбежались, штангист? – хрустя болгарским маринованным огурцом, спросил замполит учебного центра.
– Слюшай, какой сэльсовет, он сам разбежался калядоват. Там всэ колядуют, сам видел. Сматри какой мичман маладец, – бросился поддерживать меня Вахтанг.
– Ладно, салага, бери эту бумагу, пиши ответ. Чтобы наутро была готова, – закончил дискуссию начальник политотдела.
«Заседание» парткомиссии закончилось далеко за полночь. А утром я принес проект ответа. Начпо прочитал, поморщился:
– Это кто так пишет? Ты что, хочешь, чтобы еще в политуправление флота написали, что мы не принимаем меры партийного реагирования? Напиши так, чтобы даже на твоей Западенщине поверили, что ты после своего подлого поступка мучаешься, как Иисус Христос на кресте. Ясно, салага – бритый гусь?
Мне стало яснее ясного дня. Я переписал письмо.
– Вот это по-партийному, как партия учит, – хитро прищурился шеф. – Можно и отправлять. Смотри мне, чтобы и коляда была последняя и... дуй на корабль, и смотри, салага, чтобы служил Отчизне вдохновенно.
Я долго не понимал, почему декан на последующих сессиях, увидев меня, хитро улыбался и всегда спрашивал: «Ну что, мичман, еще рвешь якоря-цепи?». Лишь перед самым выпускным вечером секретарша деканата рассказала, что декан перехватил и уничтожил письмо из райкома партии с требованием исключить меня из института.
Наверное, декан таки хотел, чтобы я таки стал лейтенантом флота.
Мирослав Мамчак, капитан 1 ранга запаса, военный журналист, писатель, исследователь истории Украинского флота
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
