Съемочная группа телеканала СТБ – журналист Алена Лунькова и оператор Александр Хоменко – вернулись из командировки в Россию, где освещали судебный процесс по делу украинской летчицы Надежды Савченко. Об этом корреспондент радио «Крым.Реалии» говорил с ними, а об обысках на канале ATR в Крыму – с Ленуром Ислямовым.
– Я как журналист, неоднократно ездивший за рубеж в командировки, хорошо представляю себе процесс: это официальная опись оборудования, тут вы все затамаживаете, там растамаживаете, и обычно проблем с этим нет. У вас было иначе?
Алена Лунькова: На самом деле было не иначе. У нас был стандартный пакет, и проблем действительно никогда не было, не было даже проблем с Россией. А тут нас на одной таможне вообще не пустили, сказали, что слишком дорогое оборудование, нужно оформлять как 20-тонную фуру.
– Как долго вам пришлось ждать, пока вам сказали: не, ребята, вы не поедете в Россию?
Алена Лунькова: Мы приехали на границу в 5 утра в воскресенье, а пересекли границу в 4 часа дня в понедельник.
– То есть больше полутора суток. У нас на связи – Ленур Ислямов. Ленур-ага, я сегодня в 6 часов утра увидел ваш пост о том, что начались обыски у Лили Буджуровой, ваших родителей, с чем это связано? Последнее, что мы знаем, это то, что против вас ФСБ возбуждено какое-то уголовное дело.
Это показательный процесс для тех татар в Крыму, которые держат связь с нами, держат связь с УкраинойЛенур Ислямов
Ленур Ислямов: Да, я так понял, что против Чубарова и против меня возбудили уголовные дела по экстремизму, терроризму, за посягательство на территориальную целостность России. Тяжелые достаточно статьи, не позволяющию людям проявлять свою позицию. Это показательный процесс для тех татар в Крыму, которые держат связь с нами, держат связь с Украиной, что есть ФСБ, что у России сильные силовые структуры, которые будут держать в напряжении всех тех, кто связан с Ислямовым и с Чубаровым.
– Хорошо, ну вы хотя бы гражданский активист, организатор гражданской блокады Крыма, Рефат Чубаров – глава Меджлиса, а журналистка Лиля Буджурова здесь причем, причем здесь Эльзара Ислямова?
Ленур Ислямов: Мы знали, что рано или поздно российская власть начнет давить крымских татар. Мы говорили это Лили Буджуровой, она бывший член Меджлиса и тоже активист со стажем. Но она не совсем разделяла позицию по гражданской блокаде Крыма, потому что считала, что из Крыма уезжать не надо. Она пыталась как могла сохранить канал и пыталась договориться с Аксеновым, как бы противно ей ни было и как бы после этого она ни плевалась. Но это все бесполезно, я это все понимал, для меня это было уже очевидным фактом. Мне вот сообщили, что на телеканал ATR приехал автобус ОМОНа. Сейчас будет чисто аксеновский отжим всего того, что есть у Ислямова. И я отдавал себе отчет, когда шел на все эти дела. Потому что любые договорняки с россиянами не только у татар ни к чему не приводят, они и по миру ни к чему не приводят.
– Каковы ваши действия? Как думаете, сможете как-то защитить свои права в Крыму или на этом борьба закончится?
Ленур Ислямов: Не-не-не, как это, борьба закончится? Граница с Крымом – здесь. Мы стоим здесь, буквально в 200 метрах от россиян. Мы буквально пару дней назад сшили два флага 3 х 5 – украинский и крымскотатарский – и подняли их на 400 метров. Что бы они видели, что мы не уйдем отсюда, потому что там наш дом. И мы туда будем смотреть каждый день. Никакими обысками или чем-то еще нас не запугать. Это бесполезная история. Если мы даже умрем здесь, а другого пути у нас не будет, то после нас придут следующие, которые эту землю отвоюют, пусть не при нашей жизни. Мы отдаем себе в этом отчет.
– Спасибо, Ленур. А мы продолжаем. Итак, Алена, вас продержали полтора суток. Пограничники, ФСБшники, таможенники – кто это был?
У нас съемочная группа разношерстная: Саша – крымчанин, у меня львовская прописка, у водителя – киевскаяАлена Лунькова
Алена Лунькова: Сначала это были таможенники, у пограничников вопросов не было, только аннулировали нам потом печать о въезде. Мы развернулись, проехали на соседний пункт пропуска, и сразу подошел человек в гражданском и сказал «пройдемте».
– А какие вопросы возникли?
Алена Лунькова: У нас съемочная группа разношерстная: Саша – крымчанин, у меня львовская прописка, у водителя – киевская.
Александр Хоменко: У меня спрашивал про Крым, как я отношусь к сложившейся ситуации, почему я уехал. Все достаточно просто, но когда они меня уже второй раз вдвоем опрашивали, то там уже были вопросы типа «А почему ты не был на Майдане, а как ты относишься к Майдану?».
– То есть почти спустя два года после Майдана некоторые органы в России интересуются, был там или не был сотрудник медиа? Это интересно. А что вы чувствовали, когда общались с ними, это была попытка давления, или они сами вас опасались, и поэтому показывали зубы?
У меня было смешнее, поскольку опрашивал «младший научный сотрудник», видимо, потому что он у меня постоянно спрашивал, что он у меня еще не спросил…Александр Хоменко
Алена Лунькова: Не думаю, что опасались. Я попросила сотрудника, представившегося пограничником, показать документы, он показал, там – майор ФСБ. Я говорю: понятно, – и после этого наша беседа строилась так: я ему вопрос, он мне вопрос. Все его вопросы были с каким-то политическим подтекстом: а ты правда считаешь, что Савченко засудят, потому что у нас все несправедливо? Ну, вот что на это отвечать?
Александр Хоменко: У меня было смешнее, поскольку опрашивал «младший научный сотрудник», видимо, потому что он у меня постоянно спрашивал, что он у меня еще не спросил…
– Ну а что он все-таки смог спросить? Ну, кроме того, как относитесь к Майдану, почему не были, что там с Крымом, что их интересовало?
Александр Хоменко: Были ли в зоне боевых действий, интересовала биография, где я жил, почему переехал в Киев, какое семейное положение, дети, кем работают мама-папа.
– Хорошо. Но все-таки до места проведения судебного заседания вы добрались. Расскажите, как пришлось работать, были ли какие-то ограничения или сложности.
Мы снимали все через такой большой монитор, и это не очень удобно. Только на 30 секунд пускают фотокорреспондента сфотографировать Надежду перед самим заседаниемАлена Лунькова
Алена Лунькова: В самом здании работать несложно, но нас не допускали в сам зал заседания. Мы снимали все через такой большой монитор, и это не очень удобно. Только на 30 секунд пускают фотокорреспондента сфотографировать Надежду перед самим заседанием.
– То есть в зал, где проходит само судебное заседание, войти нельзя?
Алена Лунькова: Нет, я могу туда войти только без камеры, без оператора. То есть сидеть и слушать я могу, а работать нет. Только в специальном зале для прессы.
– Хорошо, а взять блиц какой-то, хотя бы один вопрос задать можно было?
Алена Лунькова: Ну, когда зашли фотокорреспонденты, мы сказали, что тоже хотим пофотографировать, я взяла телефон, мы зашли как будто фотографировать, и это был единственный вариант записать чуть-чуть ее голос. В само здание нас тоже ведь не сразу пустили. В день заседания нас остановили сотрудники ДПС. После этого я перестала думать, что это просто ряд совпадений. Наш водитель пристегнут, останавливает его сотрудник ДПС, просит показать документы. Водителю не удобно доставать документы, он отстегивается, показывает документы, спрашиваем: причина остановки? Вы были не пристегнуты, и вообще ваши документы вызывают подозрение в подлинности.
Когда мы не доехали до суда 200 метров, навстречу нам ехала машина ГИБДД, из нее из окна чуть ли не выпрыгивал сотрудник, показывая рукой: вон они, вон они!Александр Хоменко
Александр Хоменко: А началось это очень смешно. Когда мы не доехали до суда 200 метров, навстречу нам ехала машина ГИБДД, из нее из окна чуть ли не выпрыгивал сотрудник, показывая рукой: вон они, вон они! И они тут же развернулись и нас остановили. То есть они нас искали.
– Вы как журналисты помните, наверное, политические дела, которые были в Украине? Вот, например, сидела Юлия Тимошенко… Освещение судебного процесса в Украине и освещение судебного процесса в России, есть какие-то параллели?
Алена Лунькова: Ну, наверное, все политические судебные процессы чем-то похожи, но я бы не сравнивала все-таки.
– Я о возможности получить комментарий, о доступе, о возможности доехать без ГИБДД до здания суда?
Алена Лунькова: Ну, конечно, в Украине это было гораздо легче, но в России в самом здании суда журналистам удобнее находиться. Я вспоминаю, как у нас тут все стояли друг у друга на головах, а там – отдельный зал, даже чаем угощают. Только вот в этом комфорте разве что, а в доступе к информации в Украине, конечно, легче.
– Скажите, вся эта история с оценкой имущества, которое вы с собой завозили и по которому вас приравняли к 20-тонной фуре, остановкой людьми в штатском, разговорами, опросами по отдельности… Вот чего они добивались?
Они хотят, чтобы украинским журналистам просто не очень хотелось ездитьАлена Лунькова
Алена Лунькова: Я тоже первоначально не понимала смысла нас не пускать, потому что в эти дни слушания были какими-то совсем не важными и допрашивались какие-то мало значительные свидетели обвинения. Но когда Илья Новиков, защитник Надежды Савченко начал уже наши интересы защищать, когда нас забрали в участок перед заседанием, он объяснил это тем, что они хотят, чтобы украинским журналистам просто не очень хотелось ездить. Очень много проблем, лучше из Киева показать, что там происходит. Отбить охоту в общем.
– В скором времени будет заседание по делу Савченко, планируете ехать?
Алена Лунькова: Заседания не прекращаются, они три раза в неделю проходят. Мы планируем поехать через 2-3 недели, мяч перейдет на сторону защиты Надежды Савченко, и там уже будет гораздо интересней, там уже и Вера Савченко будет, на эти заседания мы поедем.
– То есть после того, как вас преследовали, третировали, доставали ФСБшники, у вас это не отбило охоту туда ехать?
Алена Лунькова: Нет, что вы, еще интересней.
– Хорошо, а вот вопрос личной безопасности у вас никогда не вставал по этому поводу? Все-таки серьезные службы, такое к вам внимание? Не было страшно?
Алена Лунькова: Ну, а за что?.. Мне кажется, им было бы не выгодно притянуть нас за уши.
Если бы что-то было нам предъявить, какие-то обвинения, то они бы сделали это сразуАлександр Хоменко
Александр Хоменко: Алена правильно говорит. Если бы что-то было нам предъявить, какие-то обвинения, то они бы сделали это сразу.
– Хорошо, ничего у них на вас нет, а если представить? Вы сами для себя как-то продумывали меры собственной безопасности, если это окажутся не официальные структуры? Не понятно кто, «вежливые люди» с бейсбольной битой?
Алена Лунькова: Нет, об этом я не думала. Вот единственное, когда нас опрашивали и разводили по разным комнатам, тогда мы подумали: так, все смотрим, чтобы нам ничего не подкинули, один за машиной смотрит, другой – за вещами, третий – за документами. Вот это единственная предосторожность наша.
– А вы не встречались с парамилитарными российскими структурами – самооборона, казачество?
Алена Лунькова: Вот в этой командировке нет, а в предыдущей сам суд охраняли казаки. Они рассказывали нам о своих «подвигах», как они ездили в ЛНР, ДНР, как они там воевали. Мне кажется, они понимали, что мы украинский телеканал и кичились своими псевдоподвигами.
– Вы достаточно долго ведете как журналисты дело Надежды Савченко, следите за ним. Как по-вашему, как долго еще будет длиться этот процесс, к чему он приведет?
Где-то в конце ноября-начале декабря, я думаю, уже будет приговорАлена Лунькова
Алена Лунькова: Там осталось еще 12 свидетелей обвинения, плюс у защиты только сестра Вера Савченко и письменные какие-то доказательства, поэтому где-то в конце ноября-начале декабря, я думаю, уже будет приговор.
– То есть через месяц может быть приговор. И каким он может быть?
Алена Лунькова: Мне кажется, он уже написан, судя по поведению судей: как они дают все возможности прокурорам и как они просто издеваются над защитой и над теми, кто ее поддерживает. В прошлый раз судья запретил мне улыбаться в суде.
– Вам судья официально запретил улыбаться в суде???
Алена Лунькова: Да, там допрашивали боевика ЛНР. В 10 часов на самом деле «приняли» Надежду Савченко, а по версии обвинения – в 12, чтобы совпало, что она точно была виновна в смерти российских журналистов. И один из боевиков рассказывал, что у него есть часы дедушки, которые не работают, но он их все равно носит, потому что это память. И вот по этим часам, которые не работают еще со второй мировой войны, он определил, что было 12 часов дня, когда Надежду брали в плен. Ну, это меня улыбнуло. Судья поднял меня и сделал замечание.
