В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. По решению Государственного комитета обороны СССР в ходе спецоперации НКВД-НКГБ 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары, по официальным данным – 194111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В рамках 73-й годовщины депортации Крым.Реалии, совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий, публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.
Я, Рукие Мамутова, крымская татарка, 1926 года рождения, уроженка села Кызылташ (с 1945 года Краснокаменка – посёлок городского типа в составе Ялтинского горсовета – КР) Ялтинского района Крымской АССР.
На момент выселения в состав семьи входили: отец Мамут Базарлы (1892 г.р.), мать Зюре Мамутова (1901 г.р.), я, Рукие Мамутова (1926 г.р.), сестра Нурие Мамутова (1929 г.р.), брат Ремзи Мамутов (1932 г.р.), брат Ниязи Мамутов (1938 г.р.).
Перед депортацией наша семья проживала в селе Кызылташ в собственном полутораэтажном доме. Дом состоял из 4-х комнат со стеклянной верандой. В доме было все необходимое для хозяйства: кровати, комоды, столы, стулья, посуда, ковры… Также был большой и красивый сад, он и сейчас у меня перед глазами, каждый кустик и каждое дерево. Еще был виноградник. Из животных – корова, 2 козы и 2 барана.
На пороге я увидела офицера, который несколько дней назад записывал всех проживающих в каждом доме нашего села. С офицером были два солдата
Во время депортации с нами не было моего брата Амита Мамутова (1921 г.р.), так как он был призван в Красную Армию 6 октября 1939 года. Он попал служить на Дальний Восток, в г. Ворошилов (ныне Уссурийск – КР) Уссурийского края, а в конце октября 1940 года его часть перебросили на польскую границу.
18 мая 1944 года, ночью, постучали в дверь, я вышла на веранду. В это время отец открыл дверь, и на пороге я увидела офицера, который несколько дней назад записывал всех проживающих в каждом доме нашего села. С офицером были два солдата, в руках они держали винтовки со штыками.
Офицер развернул бумагу и стал читать, что «за содействие оккупантам и предательство Советской власти нас переселяют на другое место жительства». На сборы дали 20 минут. Мы все растерялись, и начали собираться. Мама взяла 2 одеяла, ведро, кастрюлю, таз и больше ничего. О продуктах даже не подумали. В это время солдаты штыками прокололи все наши матрацы, неизвестно что они пытались там найти.
Затем всех нас погнали на мейдан (площадь – КР), там уже было много наших односельчан с узлами. Потом снова погнали, как скотов, на виноградник возле шоссе. Нас окружили солдаты с винтовками и никуда не пускали. Однако мой брат Ремзи ускользнул от конвоиров. Он побежал домой, чтобы взять хоть что-то из продуктов, но там наткнулся на солдат, которые играли в футбол оставшейся домашней утварью и кастрюлями. Тогда он побежал на мельницу и набрал немного кукурузы и пшеницы. Это и спасло нас от голодной смерти в пути, так как в дороге нас кормили всего два раза. Первый раз в начале пути – соленой рыбой, второй раз в Казахстане – бульоном из ребер неизвестного происхождения, не то верблюжьими, не то лошадиными.
Из леса с пастбища возвращались коровы, они все мычали и ревели, потому что их надо было доить, но доить было некому. Кругом был слышен вой собак
Сидя на шоссе возле виноградника, мы слышали стоны тяжелобольной соседки Зибиде апте. Ее принесли на одеяле из дома. Приблизительно через два часа она умерла на наших глазах, видимо, не выдержав стресса. Ее похоронили тут же на винограднике возле пекарни, а ее безутешную единственную дочь Фатма выселили вместе с нами.
Когда начало смеркаться, из леса с пастбища возвращались коровы, они все мычали и ревели, потому что их надо было доить, но доить было некому. Кругом был слышен вой собак. Ночью пошел дождь, мы все промокли и сидели до рассвета 19 мая.
В 5 часов утра приехали автомашины, и нас, по три-четыре семьи, погрузили на них и повезли в сторону Ялты, затем через лес в Бахчисарай на ж/д станцию «Сюрень» (с 1945 года станция Сирень – КР). Там уже стояли товарные поезда. Когда открыли вагоны, изнутри пошло зловоние, как будто в них возили лошадей или другой скот. Вагоны были очень грязные, и нас запихали в них до отказа, дышать было нечем. С одной стороны вагона, наверху, были нары. В вагоне было очень тесно – не растянешься.
19 мая ночью поезд тронулся, и через 16 дней, 6 июня, в три часа дня мы прибыли на станцию Хилково города Беговата (сейчас станция и город называются Бекабад – КР).
На рассвете, когда стало светло, мы ужаснулись от осознания того, в каком месте находимся. Это были отхожие места
Нас погнали через железную дорогу, где проходила автотрасса Беговат-Ташкент. Там мы просидели дотемна. Потом приехали автомашины, нас погрузили и повезли мимо бараков, где жили рабочие цементного завода. Проехали не более 300 метров, нас высадили и сказали, что утром приедут и покажут, где мы будем жить, было уже совсем темно. На рассвете, когда стало светло, мы ужаснулись от осознания того, в каком месте находимся. Это были отхожие места (туалеты) людей, которые жили в бараках.
Правильно назвали акцию «Унутма!». Разве такое можно забыть?!
Утром пришли представители и показали четыре ряда землянок без окон и дверей, что находились в 10 шагах от железной дороги. До нас там жили немецкие пленные, которые, не выдержав тяжелых условий, объявили голодовку и все умерли. Их похоронили недалеко от землянок, и уже при нас выкопали их останки и куда-то вывезли, а на этом месте построили школу имени Ушинского. Все мои трое детей окончили эту школу.
Утром мама пошла за водой, но русская женщина выхватила у мамы ведро и выбросила. Она кричала, что для предателей нет воды
В землянках было очень грязно, пыль до колен. Все это мы выгребли, вымыли и вселились 7 семей в одну землянку. Нашей семье досталось последнее, перед входом, место. Утром мама пошла за водой, но русская женщина, жившая в цемгородских (цементного городка – КР) бараках, выхватила у мамы ведро и выбросила. Она кричала, что для предателей нет воды. Мама взяла ведро и со слезами на глазах вернулась в землянку.
На второй день пришли представители с гравийного завода и предложили работу. Сказали, что рабочим будут давать по 600 грамм хлеба в день, а детям – по 300 грамм. На третий день я, папа и сестра вышли на работу. Папе предложили возить на арбе хлеб в магазин. Сестре дали большой чайник носить рабочим воду, а меня отправили на железную дорогу.
Когда я пришла на работу, бригадир-кореец посмотрел на меня и сказал: «Разве эта девушка виновата, что родилась татаркой?» На строительстве железной дороги я проработала один месяц, потом отправили формовать кирпич. Ежедневно я формовала по 400-450 кирпичей. Работа была очень тяжелая, да и работали по 12 часов в день. Когда начались холода, меня направили на гравийный завод грузить лопатой в вагоны осыпавшийся гравий и песок.
Один раз, не выдержав холода, я, моя подруга и ее брат Мустафа ушли с работы на 2 часа раньше. За нарушение трудовой дисциплины нас судили в заводской столовой
Зима была очень холодной и ветреной. Один раз, не выдержав холода, я, моя подруга и ее брат Мустафа ушли с работы на 2 часа раньше. За нарушение трудовой дисциплины нас судили в заводской столовой. Пришли представители из органов, выставили перед всеми рабочими на обозрение и присудили удерживать из зарплаты по 25% на протяжении 6 месяцев. Мы и так получали очень мало, жили впроголодь, а тут еще такое наказание. Судоисполнители видели, как мы были одеты. На мне была юбка из одеяла, которой я ночью укрывалась, тонкая мамина кофточка, а на ногах рванные ботинки 42 размера, оставшиеся в землянке от умерших немцев. Разве можно забыть жестокость, с которой обращались с нашим народом?!
В декабре открылись курсы табельщиков. Вечером я ходила на учебу, и через месяц меня назначили табельщицей на деривацию (в гидротехнике – отвод воды от русла реки по каналу – КР). Там рыли канал для строительства Фархадской ГЭС. Люди, как муравьи, носили на спинах землю с одной стороны канала на дамбу. Работали круглосуточно, по сменам.
Мама умерла в больнице 12 апреля 1945 года. Ей было всего 42 года
Весной началась эпидемия тифа. Я тоже заболела и пролежала без сознания 12 дней. Когда я пошла на поправку, в мою палату привезли маму тоже без сознания. Меня выписали через 20 дней, а мама умерла в больнице 12 апреля 1945 года. Ей было всего 42 года. Умерших людей уносили в морг, и сваливали с носилок штабелями друг на друга. Чтобы забрать маму и похоронить, папе пришлось убрать несколько трупов и достать из-под них тело матери.
Следом за мамой заболела сестра Нурие и брат Ремзи. С больными обращались тоже жестоко. Я была свидетельницей того, как санитарка стаскивала с умирающей женщины рубашку. Та, сопротивляясь, поцарапала санитарку, которая закричала: «Подыхаешь, а еще командуешь и царапаешься!»
Только через два с половиной года отцу разрешили поехать в Ташкент на выписку сына из больницы. Увидев его, отец ужаснулся. В 15 лет голова сына была полностью седой
После выписки из больницы все мы очень ослабели, должного питания и ухода не было. Так братишка Ремзи, спускаясь в землянку, упал и повредил ногу. Нога начала опухать, пришлось обратиться в поликлинику. Врач-хирург, крымский татарин по фамилии Джемилев, делал все, что мог, но нога продолжала опухать. Тогда он вызвал отца и посоветовал отвезти брата в Ташкент. Папа кое-как добился разрешения на выезд, хотя у него было направление врача. Приехав в Ташкент, он оставил Ремзи в больнице одного. После этого нам ни разу не дали разрешения съездить и проведать брата. Он целый год пролежал в гипсе и остался хромым инвалидом на всю жизнь. Только через два с половиной года отцу разрешили поехать в Ташкент на выписку сына из больницы. Увидев его, отец ужаснулся. В 15 лет голова сына была полностью седой, и он попросил отца повести его в парикмахерскую и обрить налысо. Сколько же пришлось вынести этому ребенку, знает только он и Аллах...
С 1945 года я работала кассиром в карточном бюро. В 1947 году вышла замуж. В 1956 году, когда у меня было уже трое детей, вышел указ, после которого мы уже не ходили на подпись в спецкомендатуру. У нас взяли расписку, что мы не должны просить возвращения на Родину в Крым и претендовать на оставленное там имущество.
В 1957 году моего мужа вызвали в контору и предъявили документ, что он брал ссуду в 1945 году в сумме 3000 рублей. Тогда семейным давали 5000 рублей и одиноким 3000 рублей. Но люди, которые помогали получить эти деньги, забирали по 1000 рублей себе. До 1957 года выросли проценты, и мы уже должны были выплатить 5000 рублей. Эти деньги мы выплачивали по 25% из зарплаты до окончания долга.
Многое пришлось испытать мне и моему народу в местах высылки. На Родину я вернулась ровно через 49 лет, день в день – 19 мая 1993 года. В настоящее время я проживаю в г. Симферополе.
(Воспоминание датировано 14 октября 2009 года)
Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: