Доступность ссылки

Ребия Ганиева: «В глазах взрослых было потрясение и страх неизвестности»


Во время мероприятий ко Дню памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. Киев, 18 мая 2018 года. Иллюстрационное фото
Во время мероприятий ко Дню памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. Киев, 18 мая 2018 года. Иллюстрационное фото

18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годы Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.

Я, Ребия Ганиева, крымская татарка, 8 апреля 1926 года рождения, уроженка деревни Сахтик (с 1948 года село Павловка – КР) Балаклавского района Крымской АССР.

На момент выселения были мой отец Гани Муединов (1899-1900 г.р., уроженец деревни Сахтик Балаклавского района), мать Гульшан Усеин къызы (1902-1903 г.р., уроженка с. Байдары Балаклавского района), братья Кязим (1928 г.р.), Салим (1939 г.р.), Люман (1941 г.р.) и сестренка Эмине (1936 г.р.).

Старший брат Сулейман (1924 г.р.) и двоюродный брат Амет оджа по линии мамы (он был директором школы) добровольно ушли на фронт в первые дни войны.

После этого мой отец стал директором школы, но учебный процесс не мог начаться из-за постоянных бомбежек немецкой авиацией. Первая бомба упала на наш дом, и мы жили в школьных сараях. Я успела закончить 5 классов.

Наш дом был новый, постройки 1931 года, из пяти комнат и веранды, были также летняя кухня, хозпостройки и фруктовый сад. Имелись 2 коровы, 2 теленка, 7 барашек, 2-3 козы, 15 кур, 2 петуха и 25 кроликов. В доме находились 3 больших красивых сундука с вещами.

Мама работала в колхозе, я помогала ей на сборе табака. Дедушка Усеин Шабанов был сторожем на фруктовых садах нашей и соседних деревень Календа (с 1948 года Подгорное – КР), Байдары (с 1945 года Орлиное – КР), Скеля (с 1945 года Родниковское, ныне исчезнувшее – КР), Саватка (с 1945 года Россошанка – КР) и Уркуста (с 1945 года Передовое – КР). Он умер до войны.

В ноябре 1941 года опасно стало оставаться в деревне, и отец перевез семью в Сакский район, село Байгельды (с 1948 года Трудовое – КР). Жили в школе, помогали рыть окопы, собирали шинели с умерших солдат, отдавали нашим бойцам.

Терпели холод, голод, но впереди ждало еще большее испытание – депортация

В сентябре 1942 года массово забирали подростков в Германию. Меня отец успел переодеть в старую бабушку, измазал лицо грязью и ночью с ним ушли пешком к родственникам в Балаклавский район. Там ситуация была еще хуже и пришлось возвращаться. Терпели холод, голод, но впереди ждало еще большее испытание – депортация.

Мой отец был грамотным, и когда начали массово расстреливать евреев (мы видели, как их семьями кидали в колодцы), он сказал, что по слухам наш народ будет следующим. Накануне 18 мая, вечером в 8-9 часов, прибыло очень много солдат. Они окружили село. Отец был напряжен. В 5 часов утра пришли 4 солдата, на отца направили пистолет, дали 15 минут на сборы и сказали ничего с собой не брать, потому что не пригодится.

Отец взял все денежные сбережения, а мама успела разбудить и одеть всех детей и взять священную книгу Коран. Несколько семей посадили в грузовую машину и отвезли в город Саки, где-то 40-50 км ехали. Помню названия соседних сел: Алач (с 1948 года Суходольное – КР), Хайпели, Тиш – немецкая деревня (возможно, имеется ввиду село Теший со смешанным населением, с 1945 года Крайнее – КР).

В глазах взрослых было потрясение и страх неизвестности. Люди шептались и говорили, что их увозят всех на расстрел

В Саках нас выгрузили на железнодорожном вокзале. Каждая семья села отдельным кругом прямо на асфальте, ожидая дальнейших действий. Мы просидели сутки, пока нас не посадили в вонючие, грязные вагоны для лошадей с одним окном. За это время дети проголодались и плакали, не понимая всего происходящего. А в глазах взрослых было потрясение и страх неизвестности. Люди шептались и говорили, что их увозят всех на расстрел.

Отец попросил разрешения у солдат купить продукты для семьи. Его отпустили на полчаса. Он оторвал два рукава от рубашки, снизу завязал в узел и получилось два мешочка. Купил конфеты, печенье, 2 больших куска масла, 10 булочек, 5 кусков хлеба.

В вагоне было 4-5 семей, в основном дети: наша семья из 7 человек, Эмирусеин агъа с женой и 8 их детей, Сеитяя агъа с женой Лиля апте и еще люди (их имен не помню). Через двое суток на станции дали по 200 грамм хлеба на человека и сухую соленую рыбу.

Отец предвидел, что после этого будет мучить всех жажда и сбегал на станцию в поисках воды и посуды. Он нашел котелок и чайную ложку. Потом в дороге поил всех по чуть-чуть.

Видела, как на станциях из других вагонов выносили трупы людей и даже новорожденного ребенка

Следствием такого питания были расстройство желудка и антисанитария. На остановках срывали ветки деревьев, делали веники и убирали ими вагон. Но жара и вонь были мучительными. Видела, как на станциях из других вагонов выносили трупы людей и даже новорожденного ребенка. Где-то через 10 дней пути нас привезли на станцию у реки Волга. Там ждали двое суток, пока пересортируют всех людей кого куда. Потом ехали еще дней 15, за это время все завшивели, истощали, но никто у нас не умер, благодаря нашему отцу. И когда заболела соседка Лиля апте воспалением, он нашел врача и лекарства на одной станции, просил ее госпитализировать. Но не разрешили и все ухаживали за ней в дороге. Мама всегда молилась.

В сентябре заболела мама, месяц лежала в больнице. 19 октября 1944 года она умерла от менингита

Прибыли мы в Узбекистан, в Голодную степь, Мирзачуль, 4-е отделение. Сразу всех отвели в баню, побрили. Вещи у людей сожгли, выдали несколько метров материала. Мама сшила всем детям сорочки в виде мешка с вырезом для головы. А отец свои вещи ходил стирать на реку Сырдарья.

Нашу семью и семью Эмирусеин агъа поселили в дом одного узбека. Дали по одной комнате без всяких условий. Посередине комнаты была яма для огня, спали на соломе. В сентябре заболела мама, месяц лежала в больнице. 19 октября 1944 года она умерла от менингита.

В январе 1945 года от голода умерли подряд младшие братья Салим и Лёман и в июне отец

С первых дней мы работали все на хлопке за тарелку супа до конца августа, а потом вообще перестали давать еду. И в январе 1945 года от голода умерли подряд младшие братья Салим и Лёман и в июне отец. Нас, троих детей, выгнали из дома и мы с соседскими детьми Аметом и Урие уехали в Бухару, Караккум, потом в Самарканд. Бродяжничали, голодали, попали в тюрьму.

Младших Амета и Эмине забрали в детдом №19. Меня направили работать на кожзавод. Жили с братом Кязимом в сарае, отмечались в комендатуре, и когда узнала, что жив старший брат Сулейман, на которого пришла похоронка во время войны, с трудом отпросилась на неделю, чтобы увидеться с ним в городе Янгиюле в 1947 году.

А в 1955 году мы переехали жить к брату в город Чирчик. Я устроилась на обувную фабрику и проработала 24 года. Жила в бараке до 1980 года, потом получила двухкомнатную квартиру.

В 1990 году вернулась в Крым с сыном в Джанкойский район, а сейчас живу с дочкой в Бахчисарайском районе, пгт Куйбышево. Получаю пенсию без всяких льгот.

(Воспоминание от 3 января 2010 года)

К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий

FACEBOOK КОММЕНТАРИИ:

В ДРУГИХ СМИ




XS
SM
MD
LG