18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Я, Майе Абдурафиева, крымская татарка, родилась 20 октября 1932 года в деревне Коккоз Куйбышевского района (сейчас Соколиное Бахчисарайского района – КР) Крымской АССР.
Мать Бедире Аметова (1914 г.р.), отец Абдурафий Куртмоллаев (1906 г.р.), его не было дома – забрали в трудармию.
Жили в деревне Коккоз, в Къаршы маалле (название квартала – КР), в собственном доме. Я училась в школе, окончила 4 класса. На момент выселения имели дом, приусадебный участок, хозяйственные постройки, домашнюю обстановку, домашний скот: бараны, корова, теленок, куры.
18 мая 1944 года, в 4 часа утра, подняли нас с мамой. Я испугалась. Солдат говорит: «На улице бортовая машина, залезайте». Я в одной ночнушке, босиком. Мы ничего не могли взять. У меня был аккордеон, его подарил мне папа, привез из Севастополя. Солдат мне не разрешил его взять с собой. Толкнул меня автоматом и сказал: «Предатели». Я так любила аккордеон. Я сама научилась играть и пела песни…
Итак, голая, босиком села в машину. Нас привезли на станцию Сюрень. Ни о чем нас не предупредили. Я у родителей была одна дочка, больше детей у них не было.
Бабушка давала нам каждый день по кусочку лепешки, а воду набирали на станции, когда поезд останавливался
За 10 минут ничего не смогли взять – ни одежды, ни продуктов. На станции нас продержали до вечера. Вечером посадили на товарный поезд, который возил уголь – грязный, без окон, без дверей. Открывать и закрывать изнутри было невозможно. Солдаты сами открывали вагон, вентиляции не было, воздуха не хватало. Воды, туалета тоже не было. Кушать не давали. Временами поезд останавливался. Одна бабушка взяла с собой немного муки, и, когда открыли двери, она сделала тесто и испекла лепешки. Она давала нам каждый день по кусочку лепешки, а воду набирали на станции, когда поезд останавливался. Никакого горячего питания не было, даже кипяток не давали. Как мы остались в живых, я не знаю…
В пути ни разу не видела медработников, чтобы они обслуживали больных. Но в вагоне все были дружны, если у кого есть кусочек чего-то, то делились. Вот так мы ехали где-то 20 дней, я точно не скажу сколько.
2-3 семьи поместили в сарай. Дверей, пола нет. Постелили солому. Хорошо, что еще было тепло
Нас привезли в Самарканд, оттуда распределили по селам. Мы попали в Ургутский район, село Пятилетка. Никто нас не встречал. Уже начало темнеть, 2-3 семьи поместили в сарай. Дверей, пола нет. Постелили солому. Хорошо, что еще было тепло. Меня укусил скорпион. Были ужасные боли, я кричала, но никакой помощи не было. Перестало болеть на второй день. Мама пошла на поле, собрала стакан пшеницы, сварили кашу, покушали. Никаких продуктов нам не давали. Не обеспечивали участками, никакой помощи для строительства не давали.
Мать начала работать в колхозе и потихонечку начали жить лучше. Но болезни, малярия, дизентерия валили с ног людей. Я пошла в школу в 5-й класс, закончила 8 классов, поехала в Самарканд, поступила в техникум на фельдшерско-акушерское отделение.
В общежитии дали место, но домой нельзя было ездить. Нас всех взяли на учет в комендатуре. Каждый месяц ходили на подписку. Если я собиралась домой, то должна была написать заявление, через 2-3 дня брала разрешение. По приезду домой я должна была сообщить коменданту, что приехала домой и завтра уеду. Вот такая была жизнь. В 1951 году я окончила техникум. Мы не могли родственников навестить даже на один день без разрешения. За самовольный выезд за пределы наказывали, даже судили. Люди боялись, а разрешение взять было очень трудно.
В 1956 году нас освободили от подписки, можно было свободно передвигаться. Потихонечку стали брать участки и строить дома, жизнь налаживалась.
После окончания техникума работала 15 лет акушеркой в роддоме, потом 27 лет работала фельдшером скорой помощи. Стаж работы 42 года.
В 1989 году переехали на Родину в Крым. Я так хотела купить дом в деревне Коккоз, но туда не пустили, объяснив это тем, что это курортная зона. Хотя мои родители, я сама, бабушка и дедушка родились в этой деревне…
(Далее в переводе с крымскотатарского).
Я езжу туда. Сейчас живу в селе Красная Зорька Симферопольского района.
Отец моего отца, мой дедушка, родился в Коккозе, ему было 95 лет. У него было 10 детей – 9 сыновей и одна дочь. Он умер в 1944 году в Узбекистане. Отец матери был родом из села Багатыр Куйбышевского района (сейчас село Богатырь Бахчисарайского района – КР). Он проучился в Турции 25 лет. После возвращения из Турции женился на моей бабушке. У них было 6 детей. Дедушка аджи Эмир Амет эфенди был муллой мечети в Къаршы маалле. В 1929 году его выслали в Турцию, а семья осталась в Крыму. Дом дедушки по-прежнему стоит в селе Багатыр.
Как-то отвезла маму в село Багатыр, где она родилась. Дом ее хорошо сохранился. Но нынешние жильцы не пустили нас даже во двор
Вернулись на Родину в 1989 году. Не могли 8 месяцев купить себе дом. Не брали на работу, не прописывали. Каждый месяц по 2-3 раза ходили по вопросу прописки. Как-то отвезла маму в село Багатыр, где она родилась. Дом ее хорошо сохранился. Но нынешние жильцы не пустили нас даже во двор. Мама только взглянула на двор, на дверь, который еще ее отец навесил. Она захотела попить воды из колодца, сделанного дедушкой, но не дали. Возвратившись оттуда через 5-6 месяцев, мама скончалась. Дедушка остался в Турции, покинул этот мир в возрасте 107 лет, так и не увидев своих детей.
Я была единственным ребенком своих родителей. У меня 4 детей, 10 внуков, 2 правнука. Все в Крыму. Один сын инвалид. Родители умерли. Перед переездом в Крым (у нас были билеты на 23 октября на руках) 20 октября отец умер от перенесенного инфаркта. Мама скончалась в 2000 году.
Мой папа работал в лесхозе Чайный Дом в 12 км от нашей деревни. Он 30 лет работал десятником. Немцы долго не могли взять Чайный Дом, но через 8 месяцев взяли. Рабочих всех завязали цепями, и они пешком босиком шли до деревни Уркуста (с 1945 года Передовое под Севастополем – КР). Там какой-то человек узнал отца и стал объяснять, что он не партизан, а работник Чайного Дома, и отца отпустили домой.
Мой муж Субхи Таиров умер молодым, в возрасте 45 лет.
(Воспоминание от 10 января 2010 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: