Джемилев и Габай: «Боль чужая жила во мне щемящей сердце болью…»

В ноябре лидер крымских татар Мустафа Джемилев отмечает свое 75-летие. Крым.Реалии продолжают цикл публикаций о выдающемся соотечественнике.

48 лет назад в Ташкенте проходил резонансный политический процесс участников крымскотатарского национального движения. Особенность его заключалась в том, что на скамье подсудимых оказался не только крымский татарин…

С 12 по 19 января 1970 года, в Ташкентском городском суде, слушалось дело Ильи Габая и Мустафы Джемилева.

Илья Габай был арестован 19 мая 1969 года в Москве. К этому времени он уже принял участие в нескольких публичных акциях протеста участников нарождающегося правозащитного движения: в «митинге гласности» 5 декабря 1965 и в демонстрации 22 января 1967, вскоре после которой был арестован и заключен в Лефортовскую тюрьму. Но в июне 1967 года Габай был освобожден, а дело в отношении него прекращено. В январе 1968 года вместе с Юлием Кимом и Петром Якиром Габай составил обращение «К деятелям науки, культуры, искусства», в котором авторы указывали на прямую связь между политическими преследованиями в стране и попытками «ресталинизации».

В этот же период Илья Габай через Петра Григоренко и Алексея Костерина знакомится и сближается с активистами крымскотатарского движения – Мустафой Джемилевым, Ролланом Кадыевым, Зампирой Асановой.

С октября 1968-го по май 1969-й у него было проведено четыре обыска.

7 мая 1969 года, в день, когда в Ташкенте арестовали Петра Григоренко, у Габая был проведен последний обыск, в ходе которого был изъят архив документов (вырезки из газет о подвигах крымских татар в Великой Отечественной войне, копии писем крымских татар, брошюра академика Андрея Сахарова, сборник «Похороны А. Е. Костерина», документы национального движения). Сразу же после ареста Габай был этапирован в Ташкент.

В сентябре 1969 года в узбекистанском Гулистане был задержан Мустафа Джемилев. Это был уже второй его арест. Его дело было объединено с делом Ильи Габая. Оба обвинялись в «распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй».

Габаю инкриминировалось изготовление и распространение ряда документов – в частности, «письмо двенадцати» Будапештскому совещанию коммунистических партий, уже упоминавшееся выше обращение «К деятелям науки, культуры и искусства», обращение граждан Москвы в защиту крымских татар и другие материалы, Джемилеву – документы национального движения, в частности «Информация №69».

В дни процесса около здания суда дежурили усиленные наряды милиции, в зале суда постоянно присутствовало 20-30 сотрудников КГБ. В один из дней, когда они заняли все места в первых двух рядах, разразился скандал. Подсудимые и оттесненные к задним рядам их родственники потребовали у суда предложить сотрудникам КГБ покинуть зал заседания. Габай и Джемилев заявили протест против такого давления на суд со стороны КГБ, одновременно требуя пропустить в зал близких и друзей.

Судья заявил, что товарищи в первых рядах не нарушают порядка, в то время как один из товарищей в задних рядах нарушает порядок: он сидит в зале суда в головном уборе. Это был 75-летний дядя Мустафы Джемилева – по мусульманскому обычаю, он не снимал шапки. Судья предложил ему снять шапку либо покинуть зал. Старик, заплакав, обнажил голову. В зале поднялся крик. Лишь первые два ряда, которые занимали гэбисты, хранили невозмутимое спокойствие.

Мустафа Джемилев потребовал, чтобы его увели и судили заочно, если не уберут сотрудников органов. Габай заявил, что присутствие агентов КГБ рассматривает как личное оскорбление. Всем присутствующим предложили покинуть зал, был объявлен перерыв. После перерыва и до конца процесса сотрудники органов занимали в зале последние ряды.

Илью Габая защищала московский адвокат Дина Каминская, Мустафа Джемилев защищался сам. Когда Каминская готовилась к этому процессу, она познакомилась со многими крымскими татарами. «Крым и дом были для них всех синонимами», – поразилась адвокат…

Казалось бы, зачем Илье Габае нужно было вступаться за крымских татар? Дина Исааковна вспоминает такой эпизод: «Даже следователь по особо важным делам Березовский, прожженный циник и карьерист, как-то, когда Габая не было в кабинете, сказал:

– Хороший он человек, ваш Габай. Мне его жалко. Я понимаю Джемилева. Он татарин и борется за свой народ. А что надо Габаю? Зачем он, еврей, полез в это чужое для него дело?».

Ответом на этот вопрос для Каминской стали стихи самого Ильи Габая:

Я хотел бы, чтобы боль чужая

Жила во мне щемящей сердце болью…

Подсудимые не признали себя виновными. В ходе разбирательства подсудимые и адвокат требовали проверки фактов, изложенных в документах, отрицая наличие в них клеветы. Суд уклонился от проверки фактов, а устанавливал только авторство, обстоятельства составления и распространения документов.

Анализируя документы, инкриминируемые Габаю, адвокат Каминская показала, что факты, изложенные в этих документах, судом не опровергнуты и, следовательно, не доказана объективная сторона преступления; что же касается субъективной стороны дела (ст. 190-1 УК РСФСР предполагает осознанность, «заведомость» лжи), то Габай, безусловно, верит в правдивость всего написанного и подписанного им. Защитник просила оправдать Габая.

В своем последнем слове Илья Габай сказал, что одно из самых страшных проявлений сталинизма – это массовое растление людей, отметив, что он выступает против политических репрессий, против преследования инакомыслящих, ибо не желает уподобляться представителям того поколения, которое «не заметило» исчезновения 14 миллионов сограждан в 30-40-е годы.

В своей защитительной речи и в последнем слове Мустафа Джемилев рассказал о борьбе крымских татар за возвращение на родину и восстановление государственности. Он представил суду список опубликованной беллетристики и публицистики, содержавшей клевету на крымскотатарский народ; рассказал о гонениях, которым подвергаются со стороны местных властей и карательных органов крымские татары, пытающиеся вернуться на родину.

В знак протеста против преследования крымских татар и судебного произвола он объявил тридцатидневную голодовку. «Родина или смерть!» – таковы были последние слова Мустафы Джемилева.

Суд приговорил Илью Габая к трем годам лишения свободы в Исправительно-трудовой колонии общего режима; Мустафу Джемилева – к трем годам лишения свободы колонии строгого режима. Габай отбывал срок в Кемеровской области, Джемилев – в Узбекистане.

Перед концом срока Илья Габай был этапирован в Москву и допрошен по так называемому «делу «Хроники текущих событий», по которому в 1971-1972 был арестован и привлечен к суду ряд участников правозащитного движения. После освобождения допросы по «делу «Хроники» продолжились. Через месяц после возвращения Габая в Москву, в июне 1972, был арестован близкий друг и единомышленник Габая, один из лидеров правозащитного движения Петр Якир. А вскоре стало известно, что Якир активно сотрудничает со следствием. Изматывающие допросы, угроза нового ареста, альтернативой которому, по-видимому, могла быть лишь эмиграция, поведение Якира на следствии – все это, как полагают его друзья, стало причиной глубокой депрессии Ильи Габая…

С 27 августа по 3 сентября в Москве проходил суд над московскими правозащитниками Петром Якиром и Виктором Красиным. Подсудимые обвинялись в антисоветской деятельности, предусмотренной статьей 70 Уголовного Кодекса РСФСР. Оба подсудимых полностью признали свою вину и выразили раскаяние по поводу содеянного.

5 сентября в Доме журналистов в присутствии иностранных корреспондентов была проведена пресс-конференция с участием Якира и Красина, в которой они раскаялись в своих преступных деяниях, способствовавших враждебной деятельности зарубежных антисоветских организаций. В отрывках пресс-конференция транслировалась по телевидению.

Этот процесс стал одним из самых тягостных эпизодов в истории правозащитного движения, воспринятый многими как его разгром.

20 октября 1973 года, вскоре после суда над Якиром и Красиным, Габай выбросился с балкона своей квартиры на одиннадцатом этаже. В предсмертной записке он написал: «У меня не осталось ни сил, ни надежды».

Заупокойную службу по Илье Габаю – неверующему и самоубийце – служили в православной церкви в Москве, в иерусалимской синагоге и в мусульманской мечети. Прах Габая захоронен на его родине – в Баку.

Мустафа Джемилев после освобождения вновь вернулся к борьбе своего народа и впоследствии был еще пять раз арестован за участие в крымскотатарском национальном движении.

20 октября 2005 года в Иерусалиме состоялся вечер памяти правозащитника Ильи Габая, посвященный 70-летию со дня его рождения. Среди почетных гостей на нем присутствовал и «подельник» Ильи Габая по процессу 1970 года – Мустафа Джемилев…

Этот текст впервые был опубликован на сайте Крым.Реалии в январе 2015 года.