1 сентября 1889 года (13 сентября по новому стилю) появился на свет один из наиболее выдающихся лидеров крымскотатарского народа – Джафер Сейдамет. В честь 130-летия со дня рождения «крымского Петлюры» – литератора и публициста, в переломную эпоху ставшего военачальником и дипломатом – Крым.Реалии начинают публикацию уникальных мемуаров Сейдамета.
Продолжение. Предыдущая часть здесь.
Дервиза Хафиза Хаяли
Под конец этого лета я услышал, что у Хафиза Хаяли из нашей деревни будет дервиза [сегодня Дервизой называют крымскотатарский осенний праздник урожая, во время которого проводятся в том числе соревнования по борьбе, но, судя по мемуарам Сейдамета, изначально это слово означало нерегулярные состязания как таковые; время появления праздника остается дискуссионным]. Я был очень доволен. Дервизу делали для сбора помощи учащимся, заканчивающим обучение в медресе. Хафиз Хаяли учился в Стамбуле, и дервиза должна была предназначаться для него. Борцы из всех околичных деревень должны были съехаться в нашу деревню, должны были играть бубны и зурны, на площади должен был стоять байрак [Байрак – так называется столб, вокруг которого размещались, помимо наград, также животные (лошади, волы, коровы, телята, бараны). Прим. Джафера Сейдамета], публика должна была угощаться блюдами… Предвещался великий день…
В конце концов, он настал… Деревня была полна народу… На травянистой площади между двумя кварталами деревни начали играть музыканты, стала собираться толпа. Байрак, украшенный сотнями платков, рубах, полотенец и шарфов, стоял на площади. Несколько старейшин были выбраны судьями.
Первыми начали бороться дети. Через полчаса – юноши. В это время я уже даже не чувствовал, что дышу, я следил за схватками с бьющимся сердцем и волнением… Я хотел, чтобы всегда побеждали участники из нашей деревни, а когда кто-то из наших терпел поражение, я чувствовал грусть…
Когда в полдень сделали перерыв на молитву и трапезу, я опечалился… Мне показалось, что время остановилось… Я торопливо съел немного плова с мясом, но в основном вслушивался, что говорилось о схватках, и где только начиналось какое-то обсуждение, я бежал туда…
Наконец, начались настоящие схватки, споры, перекрикивания, судьи с каждым разом все чаще вмешивались. Вся площадь стояла неподвижно, молча, все вглядывались в борцов, каждый сосредоточил внимание… Оба последних участника победили уже по три конкурента, они были чрезвычайно сильны, подвижны – просто мастера. Каждый из них знал силу и борцовские умения другого, сражался осторожно и неторопливо… Минуты шли, наше волнение росло. В конце концов, мы даже не обратили внимания, как противник нашего участника неожиданно подсек ему ноги, наш участник немного повернулся – и полетел на землю… Его лицо побледнело, ноги дрожали. Было видно, что он очень переживает поражение. Несмотря на это, он по-дружески попрощался со своим партнером…
Байрак выиграла деревня Дегирменкой. Но этот факт не очень меня огорчил. Потому что я был рад, что увидел дервизу своими глазами… Это лето прошло для меня в борьбе, наездничестве и сборе плодов в садах и виноградниках.
Глянь, Джафер, что там творится на потолке?…
К осени, как и каждый мусульманский мальчик, я был обрезан. Отец решил, что прием по этому случаю должен носить полностью религиозный характер. Собственно, отец был прав – раз обрезание было религиозной обязанностью… Однако и я, и остальная часть семьи хотели организовать что-то вроде свадьбы. В конце концов, отец согласился, чтобы развлечения были лишь на второй день церемонии и без музыки.
Сюннетчи [мастер, проводящий обрезание] прибыл из деревни Алупка. Кажется, он был знаменит на все южное побережье. Он носил бороду, был хорошим, мягким человеком, любил шутить.
Я надел новый наряд. Надел также новый кожаный колпак и пошел в мечеть на полуденную молитву. После молитвы я встретился с другими мальчиками, которые должны были быть обрезаны вместе со мной, и мы вышли из мечети со словами молитвы на устах. Вся деревня с имамом впереди проводила нас к нашему дому. Там, когда гостям подавали угощение, нас положили в кровати… Тогда же до нас добежал Абдул, сын Мемеда Аги из верхнего квартала, чтобы тоже быть обрезанным. Это придало мне смелости…
Отец взял меня под руки. Сюннетчи [заговорил]: «Глянь, Джафер, что там творится на потолке?…». Я взглянул вверх, и тогда это произошло… Зареванного, меня положили в кровать… Четверо моих приятелей тоже по очереди прошли процедуру. Отец дал нам всем серебряные рубли. К кроватям подошли мама с братьями и сестрами, Кесе Мустафа и родственники. Мы получали с каждым разом все больше рублей. Через четверть часа они заметили, что я и Абдул сильно кровоточили, затем сюннетчи засыпал наши раны каким-то порошком. Он делал это еще несколько раз до полуночи.
На второй день боль усилилась, но общая радость, игры, деньги, которые нам давали навещавшие – все это стало причиной того, что мы хотя бы отчасти забыли о боли…
На третий день утром Абдул убежал домой. То, как он ходил, рассмешило нас. Два дня спустя и мы встали с кроватей. Мы начали ходить так же смешно. Мои приятели пошли по своим домам. Мне не разрешали выходить во двор, я мог только немного ходить по дому. Через неделю Кесе Мустафа в подарок по случаю обрезания взял меня в цирк в Ялте. Смеясь, я наблюдал за трюками лошадей, выходками собак, обезьян, дурачествами клоунов. Я нашел цирк самым прекрасным развлечением. До этого дня мне никогда не было так весело…
Почему меня забрали из школы в Гурзуфе…
Через несколько недель меня отправили в школу в Гурзуфе, где Озенбашлы Ибрагим Эфенди учил русскому языку. Это была моя первая настоящая школа. Я впервые сел на скамейку и впервые увидел доску. Там я начал учиться русскому языку. От Гурзуфа до нашей деревни путь продолжался 20 минут. Я одолевал его верхом. Это приносило мне большое удовлетворение. Школа была расположенным ближе всего к морю зданием в Гурзуфе. Она была построена на скалистом возвышении и, казалось, что была в море. Мы все время слышали шум волн, которые доходили почти до окон. Я обедал у моей тетки Азиме, жившей неподалеку.
Наш ходжа ходил в парк, гулял с россиянками, в мечети не бывал. Это дурное мнение о нем со временем стало всеобщим, и по этой причине отец забрал меня из этой школы.
После школы в Гурзуфе я некоторое время посещал школу в селе Кюркюлет. Вскоре ее учитель получил перевод в деревню Аутка [с 1945 года – Чехово, в 1970-ых включена в состав Ялты] и я последовал за ним. Это был очень добродушный, милый старик. И он меня любил. Но и там я не пробыл долго. Мои миндалины воспалились, я заболел. Родители забрали меня на лечение. Отец привез некую женщину из Бахчисарая. Она взяла на ложку какой-то порошок и начала дуть мне им в горло. От этого лечения не было никакой пользы.
Первая школа с доской в нашей деревне
В это время в нашей деревне открылась первая школа нового типа, с деревянными скамейками и доской. Первая в деревне школа с доской… В качестве учителя приехал получивший образование в Стамбуле Риза Эфенди. Некоторое время я посещал эту школу, но болезнь не проходила, и даже время от времени усиливалась. Отец забрал меня в Акмесджит, в место, где раньше лечилась дочь Памукча Эмира Хусейна Аги из нашей деревни. Там в течение двадцати пяти дней я подвергался странным практикам. Нас держали голодными. Лечение заключалось в том, что железная печь покрывалась одеялами, сверху насыпались какие-то травы, и в течение нескольких минут нам было приказано вдыхать образовывавшиеся пары. Эта процедура происходила два раза в течение дня. Она не принесла никакого результата.
В Стамбул
В то время наши жители не доверяли российским врачам. Люди особенно боялись проводимых теми операций. Поэтому мой отец, никому ничего не говоря, тайно принял решение отвезти меня в Стамбул. Одновременно он хотел отдать меня туда в школу. Выехали – из Ялты мы отправились в Акъяр [Ахтиар – официальное название Севастополя в 1797-1826 годах и народное крымскотатарское доныне], а оттуда на пароходе «Олег» отплыли в Стамбул.
Я никогда не забуду название этого парохода, который еженедельно совершал регулярные рейсы между Крымом и Стамбулом. Крымские студенты в Стамбуле каждую неделю ждали его с нетерпением. Мелкие торговцы, действовавшие между Крымом и Стамбулом, всегда путешествовали на этом пароходе и привозили нам весточки от наших близких.
Когда мы подплывали к Стамбулу, и кто-то крикнул: «Видно Босфор!», я с интересом взобрался по веревочной лестнице, ведущей к мачте, и попытался оттуда увидеть Босфор и Стамбул... Босфор, мечети, высокие минареты, лодки, фески – все это было для меня совершенно новым.
С корабля мы спустились к лодке, на которой приплыли на таможенный пост в [квартале] Сиркеджи. Мы остановились в отеле «Шереф», принадлежащем Хаджи Саиту Эфенди. Хаджи привел нас в дом самого известного в то время хирурга Джемиля Паши в квартале Джагалоглу. На следующий день Паша прооперировал мои миндалины в госпитале «Зейнеп Камиль» в [квартале] Скутари.
Продолжение следует.
Примечание: В квадратных скобках курсивом даны пояснения крымского историка Сергея Громенко или переводы упомянутых Сейдаметом названий, а обычным шрифтом вставлены отсутствующие в оригинале слова, необходимые для лучшего понимания текста.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: