18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют уникальные свидетельства из этих архивов.
Вспоминает Гульназ Мазинова: Родилась я в 1932 году в деревне Узунджа (с 1945 года Колхозное под Севастополем – КР). Маленькая деревня среди гор. Туда на машине не проехать – дороги нет, кругом горы.
Когда война началась, я закончила 1 класс. Немцы пришли, закрыли школы. Все родственники отца были в партизанах. Всю войну мы кормили их. Отец был связным, ходил за дровами, отвозил им продукты. Партизаны очень часто ночью приходили к нам. Когда немцы ушли, мы думали, что будем учиться, но нет, нас заставляли работать. В помещениях для табака немцы держали коней, мы их убирали, потом стали помогать взрослым, таскали навоз, воду для парников.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Наша семья считалась партизанской»18 мая 1944 года, когда мы спали, нас разбудили солдаты. Один солдат говорит маме: «Собирай детей, возьмите воду, еду». Мама растерялась, двухлетнего мальчика с рук не спускала, мы ничего не могли взять. В чем спали, так и вышли на улицу, в одних ночных рубашках.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Мы были все в шоковом состоянии»Собрали нас около джами (мечеть – КР). Все плачут, и мама начала плакать и говорить: «Ветан, элял эт, ветан, бельким бир даа къайтып келялмам» (Родина, прости, родина, может и не смогу больше вернуться – КР).
Погода была сырая, туман. И вот нас погнали пешком до села Скеле (с 1945 года Родниковское – КР), что в трех километрах. Загнали нас [на территорию], где были пленные [и огороженную] колючей проволокой. До вечера там простояли.
В одном вагоне находилось 8 семей и в каждой семье 7-8 детей, вагон был полный, наступить некуда
Только вечером уже стало темнеть, как стали подавать грузовые машины. Нас погрузили и повезли на железнодорожный вокзал. Там стояли вагоны, и нас туда погрузили. Нас было шестеро: три девочки, мальчик, мать и отец. В одном вагоне находилось 8 семей и в каждой семье 7-8 детей, вагон был полный, наступить некуда. Некоторые ехали сидя.
В другом эшелоне ехала папина тетя. У нее никого не было: мужа убили на фронте, сына единственного, 18 лет, немцы повесили у нее на глазах; ее парализовало. Нам говорят: «Хоть вы будете за ней смотреть». И положили прямо у дверей, вот-вот упадет.
Я за ней ухаживала. Сочинила песню:
Гедже келип, Мустафаны
Эвден алдылар.
Мени гъарипни, тепмелеп,
Къаста салдылар.
(Ночью придя, Мустафу
Из дома забрали,
Меня бедную, избив,
Бросили больной – КР)
Я ей пела, а она плакала, облизывала губы, просила пить, а воды не было...
На одной остановке сказали, что долго будем стоять, сходите за водой, и я с этим чайником тяжелым, железным, пошла за водой. Воду набрала, стала подходить к железной дороге, а поезд пошел. Я стала бежать, но чайник тяжелый, а поезд уходит. Мне кричат: «Бросай чайник!». Я бросила чайник и добежала до поезда, успев на последний вагон. Меня подобрали.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Я боялась, что мама не успеет сесть в вагон»Не прошло немного времени, как тетя умерла. Мы ехали, поезд не останавливался. Наконец-то остановился. Ее быстро закопали около железной дороги: забросили землей, руки, ноги торчали. Поезд поехал…
Потом уже ничего не помню – я заболела тифом. А когда пришла в себя и открыла глаза, я лежала на земле, все горело, жара невыносимая, высокая температура и на улице 45 градусов.
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «В это время в Узбекистане свирепствовала эпидемия малярии»Была эпидемия, люди умирали как мухи. Мальчик наш умер. Мама пошла его хоронить, а когда пришла, меня не было
Нас выгрузили прямо на станции Верхне-Комсомольской. Несколько дней мы находились здесь. На улице спали – нас некуда было девать. Потом освободили грязную казарму солдатскую.
Мы болели тифом: я, сестра Ленияр и наш мальчик. За нами приехала машина с милицией и увезла нас в больницу. Была эпидемия, люди умирали как мухи. Мальчик наш умер. Мама пошла его хоронить, а когда пришла, меня не было. Она начала кричать: где моя девочка!? Ей говорят: в морге, среди мертвых. Я была еще теплая… В общем, меня отходили, четыре месяца пролежала в больнице…
БОЛЬШЕ ПО ТЕМЕ: «Выживали в страшных условиях, в которые нас кинула советская власть»(Воспоминание от 10 ноября 2009 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий