В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. По решению Государственного комитета обороны СССР в ходе спецоперации НКВД-НКГБ 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары, по официальным данным – 194 111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В рамках 73-й годовщины депортации Крым.Реалии совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.
Я, Зекие Мамутова, крымская татарка, родилась в 1937 году, уроженка деревни Албат Куйбышевского района (с 1945 года Куйбышево Бахчисарайского района – КР) Крымской АССР.
Я являюсь свидетелем тотальной депортации крымскотатарского народа, осуществленной 18 мая 1944 года сталинским режимом в ходе операции войск НКВД СССР.
Наша семья: отец Фазыл Сулейманов (1896 г.р.), мать Збиде Сулейманова (год рождения не знаю), сестра Сание Сулейманова (1927 г.р.), я, Зекие Сулейманова (1937 г.р.), бабушка Асене Сулейманова; а также все, проживающие в деревне Албат, были высланы с территории Крыма. На момент высылки я была еще маленькой, но все равно помню, как люди умирали в пути. Очень хорошо помню плач маленьких детей.
На момент депортации мы жили в деревне Албат Куйбышевского района в доме из 8 комнат, построенном моим отцом. Дом был двухэтажный, каменный, жили под одной крышей с домом родного брата моего отца Ресуля Сулейманова. У него тоже было 8 комнат. Имели приусадебный участок, корову, баранов и кур. Была у нас арба (телега, повозка – КР) и лошадь. Брата отца забрали в Трудовую армию.
18 мая 1944 года ночью под утро в дом зашли двое солдат… Я помню, что мама накануне испекла много хлеба. Сестра и дядина жена хотели поехать в Бахчисарай. Только они вышли, как их вернули два солдата, чинов я не знаю, была маленькая.
Папа наш лежал, его подняли. Отец был раненый, он сотрудничал с партизанами, возил им продукты и попал под бомбежку: были повреждены кисти рук и на щеке были две раны, уже заживали. Я помню, как мама начала плакать и стала собираться. Папа только сказал: «Берите чехлы от матрацев, приедем – набьешь соломой». Что взяли – не знаю, потому что до места сбора некому было нести. Папа ничего не мог взять, помочь могла одна сестра, я была маленькая, еще в школу не ходила. Когда выходили из дома, мама открыла сарай: корова недавно отелилась и мама подпустила к ней теленка. Доить было некому…
Я спрашивала маму: «Почему ты плачешь?». Она говорила, что уезжаем. Я спрашивала: «А что, больше не приедем?». Она говорила, что нет, навсегда. Оказывается, все думали, что расстреляют
Отправляли нас с железнодорожного вокзала Сюрень вечером: было темно, когда грузились. Я спрашивала маму: «Почему ты плачешь?». Она говорила, что уезжаем. Я спрашивала: «А что, больше не приедем?». Она говорила, что нет, навсегда. Оказывается, все думали, что расстреляют... Погрузили нас в вагоны, в них было очень много людей. Я помню, когда поезд останавливался, все бежали искать воду. Что давали в поезде, я даже не помню. Мама пекла лепешки и давала мне локъма (кусок – КР). Вагоны были переполнены, умирали больные, их тела выносили. Потом со слов отца узнала, что их просто оставляли.
Нас привезли на станцию Келес (железнодорожная станция примерно в 20 км от центра Ташкента – КР) Ташкентской области (Узбекская ССР – КР). Потом мы оказались на строительстве Бозсувской ГЭС. Мы там жили в траншеях. Она была длинной, с двух сторон были проемы для дверей. Как распределяли, я не помню. Наша и еще пять семей разместились, каждая загородилась, кто чем смог.
Вскоре заболела бабушка. Я была очень истощена, не могла ходить долго. Мама сильно переживала, что я умру. Потом мама умерла. Бабушка и мама очень рано ушли из жизни. Когда их хоронили, я не могла ходить. Потом заболел папа, его без сознания увезли в больницу…
С божьей помощью я выжила, теперь хочу, чтобы мои дети этого не видели. Я хочу тоже, как и все, чтобы с нас сняли это клеймо предателей
Мы остались втроем: папа, сестра и я. К осени уже стало холодно, люди стали умирать. Нас из этих окопов-траншей привезли на станцию Келес, в колхоз имени Калинина. Там нам давали 5 тысяч (кредита – КР), после реформы (денежной реформы в СССР 1947 года – КР) мы вернули семь тысяч. Вот такая была помощь. Я, конечно, оставалась безграмотной, и только в 10 лет пошла в школу, где закончила 3 класса. Ничего хорошего не могу вспомнить о детских годах, не видела ничего хорошего. С божьей помощью я выжила, теперь хочу, чтобы мои дети этого не видели. Я хочу тоже, как и все, чтобы с нас сняли это клеймо предателей.
Эти унижения, которые мы перенесли… Мой сводный брат работал учителем в Симеизе (поселок в Крыму – КР). А там в колхозе, где мы жили, ему не разрешили работать в школе, он пошел работать санитаром. Папа работал сторожем, сестра – в детсаде. Я в школу не ходила – не в чем было ходить.
Папа узнал адрес своей сестры в Самаркандской области уже когда стал охранять посевные поля. Он уехал и нашел ее: сестра жила с четырьмя детьми, муж умер. Они решили объединиться. Когда отец приехал нас забрать и пошел в комендатуру за разрешением, то его арестовали, дали 3 года лишения свободы за то, что перешел границу (спецкомендатуры – КР).
Вернулся брат отца с Трудовой армии. Мы жили с дядей у одних узбеков, он у них работал. Когда папа вернулся в 1947 году, мы переехали в Самарканд.
Брат Муртаза Сулейманов вместе со своим сыном приехали в Крым в 1978 году. Тогда дом купить было трудно без прописки и многие покупали по расписке. Он в селе Новожиловка купил за 15 тысяч маленький домик, хотел женить сына Эскендера, у которого уже была девушка. Контейнер (с домашними вещами – КР) тогда не принимали (от крымских татар – КР), они купили самое необходимое в магазине. Брат сходил к председателю сельского совета и сказал, что в селе купил домик, хочет демобилизованного из армии сына женить. Объяснил, что он уедет домой, а здесь останется сын с матерью.
Муртаза вернулся домой, и мы решили отметить в узком кругу это событие. А через два дня возвращаются из Крыма его жена и сын. Оказывается, приехала милиция, посмотрела, спросила, как провезли контейнер. Эскендер и его мама сказали, что купили вещи здесь на месте. Эскендера забрали, а вечером подогнали контейнер, погрузили вещи и увезли. Мать бедная плачет, говорит, что она без сына никуда не поедет. Привезли их в аэропорт, отправили обратно в Узбекистан. Эскендера сильно избили. Он после этого долго болел – опухоль головного мозга – так и не женился, Крым больше не видел. Сейчас его уже нет.
Наш дом в Албате еще стоит на ул. Колхозной, 22, там живут две семьи. Мы требовали вернуть наше имущество. Я, как и мои соотечественники, хочу, чтобы мы тоже были оправданы, чтобы пересмотрели все по справедливости. Живу в селе Украинка Симферопольского района.
(Воспоминание датировано 3 ноября 2009 года)
Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: