Назифе Алядинова: «Мы долгие годы боролись за право вернуться в Крым»

В Украине 18 мая – День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа. По решению Государственного комитета обороны СССР в ходе спецоперации НКВД-НКГБ 18-20 мая 1944 года из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары, по официальным данным – 194 111 человек. Результатом общенародной акции «Унутма» («Помни»), проведенной в 2004-2011 годах в Крыму, стал сбор около 950 воспоминаний очевидцев совершенного над крымскими татарами геноцида. В рамках 73-й годовщины депортации Крым.Реалии совместно со Специальной комиссией Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий публикуют уникальные свидетельства из этих исторических архивов.

Я, Назифе Алядинова, крымская татарка, родилась 5 сентября 1922 года в селе Аджибулат (Угловое) Бахчисарайского района в семье Сулеймана Алядина. Нас было шестеро детей: четыре дочери и два сына. У отца был добротный дом, 18 гектара земли, 2 коровы, 2 лошади. Он был образованным, интеллигентным человеком, умеющим вести хозяйство и содержать семью. В 1931 году решением сельского совета его раскулачили. У меня есть копия этого решения и описи имущества, выданной госархивом г. Симферополь.

На момент высылки мои старшие сестры Айше и Хатидже учились в сельскохозяйственном техникуме в селе Кара Тёбе (с 1948 года село Прибрежное – КР) Сакского района. Директор этого техникума был папиным другом, и он прикрыл девочек. Они остались жить и учиться в Крыму. Закире, моя младшая сестренка, была у бабушки в деревне Эскель (Вишенное). На Север, в Архангельскую область, выслали родителей, отца, мать Саиде, брата Османа, меня и младшего брата Рустема. На месте высылки умирали дети и, чтобы спасти нас, отец (он на станции грузил лес) договорился с проводником: зашил в воротник пальто Османа свой адрес и посадил в поезд, направляющийся на юг.

В Вологде нас сняли с поезда и определили в образцовый Шалыгинский детский дом, оттуда Осман написал отцу письмо. Через год отец с матерью убежали из Архангельской области, заехали в Вологду, забрали Османа и поехали в Краснодарский край, где остановились в деревне Трустенхабель. Отец работал в колхозе, Османа взяли пастушком. В 1933 году отец умер от голода, мама с Османом выжили. Осман писал мне письма в детский дом. В 1935 году нас с Рустемом отправили к матери в Краснодарский край. В детском доме нам дали портфельчики, куда положили хлеб и сушеную рыбу, купили билеты до Краснодара и посадили на поезд. До матери мы доехали.

К тому времени Осман письмами разыскал сестер Хатидже и Айше. Они обе были замужем. Хатидже с мужем жила под Старым Крымом, в деревне Ишунь (с 1948 года село Пруды – КР). Айше с мужем жила в Симферополе, с ней была наша младшая сестренка Зенифе. В детском доме я закончила семь классов, и мама отправила меня в Симферополь к сестрам, где я в 1936 году поступила учиться в техникум связи.

Через некоторое время в Крым вернулась мама. Я, мама, Осман и Рустем снимали жилье в маленьком частном домике в Симферополе, на улице Субхи. Я закончила техникум и работала на почте железнодорожного вокзала. С началом войны меня перевели в отделение военной цензуры. Осман выучился на шофера, и в 1940 году его забрали в армию. Служил он в Беларуси, до войны мы с мамой регулярно получали от него письма. Рустем учился в школе. Зенифе уехала к старшей сестре Хатидже в Старый Крым, в село Ишунь. У нее родился ребенок и Зенифе помогала сестре по хозяйству. Перед самой войной я вышла замуж за Аккы Аблаева, мы жили в Симферополе, в доме №4 в переулке Профсоюзном.

Началась война. Мужа моей сестры Айше Меджида Муслядинова оставили в Крыму для подпольной работы – он был коммунистом и работал в органах НКВД. Жену с тремя детьми он отправил в село Ишунь, где жила Хатидже. Оставлять ее в городе было опасно. Всю войну Айше прожила в Ишуни. Несколько раз Меджид ночью приходил проведать ее и детей. Три раза ее с детьми выводили в центр села под дуло автоматов, требуя сказать где ее муж. И если бы жители села не защитили ее с тремя малолетними детьми, немцы бы их расстреляли.

В 1942 году Рустем (ему было 16 лет) ушел в партизанский отряд. Я помню, что это был отряд Южного района. После этого мама уехала в Старый Крым в село Джума Эли, жила там у родных.

Я в Симферополе осталась одна. Муж Аккы (1915 г.р.) и брат Осман (1920 г.р.) были на фронте, брат Рустем (1926 г.р.) – в партизанском отряде. Мужа старшей сестры Айше немцы расстреляли в 1943 году. Муж сестры Хатидже был председателем колхоза в деревне Ишунь, на фронт его не взяли. Сама Хатидже умерла в 1942 году, у нее осталось двое детей – Зейнеп (1937 г.р.) и Гульнар (1941 г.р.). В середине апреля Крым освободили от немцев. Я собрала кое-какие вещи и поехала в Старый Крым проведать маму и сестру.

Мама уговорила меня пожить у нее в селе Джума Эли некоторое время. Председателю колхоза нужен был секретарь. В то время в деревнях почти не было грамотных людей, знающих русский язык, и меня попросили временно поработать секретарем. 17 мая 1944 года в клубе колхоза проходило собрание. Был уже поздний вечер, в клуб зашли военные офицеры и велели прекратить собрание, потому что им нужно помещение для совещания. Ничего не подозревающие люди разошлись по домам и легли спать. В три часа ночи постучали в дверь, я открыла, в дверях стояли трое военных с автоматами. Нам сказали: «Собирайтесь, вас высылают, Время на сборы – 15 минут. Возьмите ценные вещи, документы и еды на три дня». Двое ушли, один остался у двери. Когда мы с мамой собрали два узелка, он велел нам выйти на улицу и присоединиться к другим людям. Солдат посмеялся над нами, говоря: «Можете корову тоже взять».

Небольшой домик в селе, корова, куры, фруктовый сад перед домом, уже посаженный огород, естественно, бытовой инвентарь, посуда, постельные принадлежности, одежда и все, что было в доме, там и осталось. Остались в Симферополе и все мои вещи, теплая одежда.

Село Джума Эли было большим, всех людей собрали на краю села, где была открытая поляна. Вокруг толпы людей на расстоянии 15-20 метров стояли солдаты с автоматами, между солдатами было метров 10, и еще с трех сторон установили пулеметы. Мы просидели там весь следующий день, потом ночь, и только на вторые сутки пришли грузовики. Людей погрузили на машины, один солдат сидел в кабине, двое с автоматами – в кузове. Нас привезли на станцию Ислям-Терек (Кировское), где уже стояли составы с вагонами.

Началась погрузка в грязные товарные вагоны военного времени. Нам с мамой досталась верхняя часть полок. Я стояла в дверях своего вагона, наблюдая за тем, как грузили людей по вагонам, а новые машины с людьми все прибывали. И в одной из прибывших машин я увидела свою сестру Айше. Я подбежала к ним. С ней была тяжело больная 18-летняя Зенифе и трое детей: Дилявер 8 лет, Диляра 5 лет и Асие 3 года; и двое детей сестры Хатидже (ее мужа Ведута забрали в военкомат уже после освобождения Крыма). Хатидже умерла, детей забрали Айше и Зенифе. Старшей дочери Хатидже, Зейнеп, было 7 лет, младшей, Гульнаре, – 3 года. Их должны был погрузить в другой состав – они приехали из деревни Ишунь и комендант поезда у них был другой. Я просила отпустить его в наш вагон, и он сказал, что если комендант нашего состава согласится их взять, то он не возражает. Я нашла коменданта своего состава, свела их друг с другом и, передав друг другу какие-то бумаги, они разрешили моим сестрам с детьми сесть в наш вагон. Зенифе была тяжело больна, в вагон ее занесли на руках и положили на нашу верхнюю полку Люди в вагоне возмутились, что и так тесно, а вы еще столько детей и больную грузите, но потом затихли.

В пути нам один раз в сутки на вагон давали ведро еды, похожей на суп. Воды, тем более кипятка, нам ни разу не давали. Воду мы набирали сами на станциях. Поезд останавливался на глухих разъездах в степях, люди выходили из вагонов, разводили костерки, пытаясь приготовить себе какую-нибудь еду. Кое-кто в вагоне умудрился взять из дома какую-то крупу, кукурузу, фасоль, муку, и люди, объединенные горем, помогали друг другу, делились куском хлеба. На станциях поезд иногда стоял полдня, иногда 10-15 минут. Часто, пытаясь приготовить что-то на костре, мы хватали недоваренную пищу и бежали в вагон, потом ели ее полусырую. Туалетом служило ведро в углу вагона, люди сами приспособили ширму.

Мама одними ей известными средствами выхаживала Зенифе – сидела у ее изголовья ночами, чем-то ее поила, сбивая температуру. Никакого медицинского обслуживания не было, люди были предоставлены сами себе. Может, молодой организм поборол болезнь, может, Аллах помог нам, но Зенифе поправилась.

В нашем вагоне умер один старик, тело на станции забрали солдаты, что они с ним сделали – мы не видели.

5 июня 1944 года наш поезд прибыл в г. Молотов (Пермь). Со станции нас перевели на пристань, погрузили на пароход, потом высадили еще на какой-то пристани. Там погрузили на мотовоз (открытую платформу на узкой железнодорожной ветке) и повезли в лес. Маленькая деревушка Тузим в глухом лесу была нашей конечной станцией. Я услышала разговор двух военных, один другому говорил: «Там 5-6 пустых домиков, по комнате на семью, всем не хватит, остальных в бараки». Оставив маму и сестер, я ушла к домикам и заняла в одном из них комнату. Людей подвозили на подводах, приехали и мои мама с сестрами и детьми. День нам дали на обустройство, а на следующий день повели на работу на лесоповал. Работа была тяжелой, кормили раз в день и давали по 200 граммов хлеба на иждивенцев. Мама с детьми сидели дома, а я, Айше и Зенифе работали.

В Тузиме мы прожили несколько месяцев, потом приехали какие-то люди и предложили завербоваться на лесоповал в Косьву. Этот поселок был расположен в месте, где река Косьва впадала в Каму. Из Тузима до Косьвы мы ехали двое суток, там нас поселили в бараках, дав по 1 комнате на семью. Каждые 10 дней мы ходили отмечаться в комендатуру. Того, кто вовремя не отметился, сажали на 10-15 дней, потом отпускали. В Косьве комендант у нас был хороший, после прибытия нам выдали ватную одежду, брюки, телогрейки и валенки, дали по 10 кг пшеницы на человека. Правда, в столовой уже не кормили. Если кто хотел поесть, надо было платить.

Мы с Айше начали писать в Москву, разыскивая братьев и мужей. Ответы пришли. Алядинов Осман (1920 г.р.) пропал без вести. Алядинов Рустем (1926 г.р.) до мая 1944 года находился в партизанском отряде, дальнейшее местопребывание неизвестно. Муслядинов Меджид расстрелян немцами в 1943 году в Крыму. Аблаев Аккы, мой муж, оказался в Ленинабадской области Таджикистана, в поселке Табошар, рудник № 43. Я написала туда письмо, и в конце 1946 года мне пришел вызов от мужа. В январе 1947 года мы с мамой поехали в Таджикистан. Сестры остались на Урале.

В поселках Табошар, Горняцкий и Южный были лагеря с военнопленными. Там были и немцы, и русские, и татары. Муж работал на шахте электриком и жил в общежитии типа солдатской казармы – там были в основном молодые ребята от 25 до 30 лет, все они работали на шахте. В углу этого общежития нам выделили комнату. Я устроилась дежурить на ртутную подстанцию. Мы были спецпереселенцами, и когда Аккы пошел ставить на учет меня и маму, у него тоже отобрали военный билет и паспорт. В военкомате ему предложили уехать одному, так как он не был спецпереселенцем, но он отказался и, отдав документы, стал, как и все крымские татары, каждые 10 дней ходить на отметку.

Так продолжалось до 1956 года. Потом в Табошар с Урала приехали Айше и Зенифе с детьми, устроились на работу, строили дома, растили детей. Я помню, как мы плакали у радиоприемника, когда в первый раз из него прозвучала крымскотатарская музыка.

Мой брат Рустем нашел нас в Табошаре в 1954 году. Старшего брата Османа Алядинова мы нашли в 1990 году – через 50 лет после того, как вернулись в Крым.

Все 44 года, с 1944 по 1988 год, мы не имели права приехать жить в Крым. Мы боролись за это право долгие годы: писали письма, собирали тысячи подписей, выходили каждый год 18 мая на митинги, где нас разгоняли водой с пожарных машин. Трое моих детей сейчас живут в Крыму, одна дочь – в Краснодарском крае. Я тоже являюсь гражданкой России, но живу в Крыму у дочери. Теперь, когда мне 87 лет, мне все равно, гражданином какого государства я являюсь. Я хочу умереть на своей земле, на земле, которую у меня и у моих родных отняла советская власть, отняла у нас детство, отняла юность.

Из нашей семьи живы я и мой старший брат – Осман Алядинов – ему 89 лет. Все остальные умерли: кто в Таджикистане, кто в Узбекистане. Только Зенифе, мою младшую сестренку, мы похоронили здесь в Крыму.

Сейчас я живу с дочерью в г. Евпатория. У меня четверо детей, семеро внуков и десятеро правнуков. Я хочу, чтобы в их жизни никогда не повторились те ужасы, которые пришлось пережить нашему поколению.

(Воспоминание датировано 28 октября 2009 года)

Подготовил к публикации Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий