(Предыдущий блог – здесь)
Если рассудок еще справляется с тюремным ритмом жизни, то тело подводит. Постепенная боль стала пронизывать организм. Этот спрут в тюремных условиях подкрадывается незаметно, как дикая кошка к своей жертве. Для обывателя эти чувства и ощущения прозрачны и очевидны, ведь грани состояний чересчур различны, а переход между ними легко определяем. Жизнь обрамлена радужными тонами, а любой негатив – как звук сирены. Вопрос в том, как различить перемены, когда все бытие покрыто одной сплошной черной непроглядной вуалью? Игра вслепую в режиме перманентного отчаяния и горечи. Период, когда кажется, что уже достиг абсолютного дна, но из раза в раз приходит осознание своей очередной ошибки, ведь в бездне невыносимого мрака нет никакого окончания. Когда не знаешь пределов и не можешь угадать, когда настанет конец, внутренний демон вырывается наружу.
Боль поглощала меня постепенно. Я не обращал внимания, не понимал и даже не хотел замечать изменений своего самочувствия. Лишние проблемы ведь никому не нужны. Внутренняя мантра – «я сильный, я здоровый, я справлюсь» – хоть и играет беспрерывно внутри, но ничем не помогает. Ведь чему суждено произойти – осуществится.
Это закономерно: когда тело походит на скелет, а иммунитет изможден – человека сражает болезнь.
Было слишком больно терпеть и чрезмерно безысходно, чтобы ждать помощи
Гнойные язвы образовывались на теле одна за другой, заявляя права на мою жизнь. Большие, напухшие, наполненные гноем, излучающие агонию раны. Я даже не смотрел на них, пока была возможность, но они, как дети, требовали внимания. Я по природной мужской наивности думал, что все пройдет само, что нет ничего серьезного. Предполагал, что воспаления могут быть простыми прыщиками, немного мутировавшими в сибирской тюремной экосистеме. Мои попытки выковырять и выдавить зараженные участки оставались безуспешными, и в ответ на них рана лишь становилась все больше. Под одеждой не видно, а на лице не показывал. В результате о моей беде никто и не знал, пока не начали замечать мою усталость, что расползалась по внешнему облику очевидными признаками от ежедневного недосыпания. Было слишком больно терпеть и чрезмерно безысходно, чтобы ждать помощи. Довольно резко поднималась температура, сбивая с ног путника, что должен был странствовать единственным коридором советского барака российского карательного режима. Слабость накрывала меня волнами, которые с каждым разом били больнее и становились все больше…
В какой-то момент я осознал глубину и тяжесть сложившейся ситуации и решил незамедлительно показаться врачу. Это было далеко не самой легкой задачей. Требовалось ранним утром, не упустив момент, когда приходит дежурный инспектор, записаться на прием. Только тогда и появлялся небольшой шанс на прием у доктора, который совершался всего раз в неделю. Но ведь ко мне, как к украинскому националисту, было далеко не стандартное отношение от господствовавшей местной власти, поэтому моя фамилия очень часто «терялась» в многочисленных записях. Несколько недель без ответа, и десятки жалоб во всевозможные инстанции сделали свое дело. Дождавшись встречи с местным «доктором смертью», так его называли арестанты, я показал свои раны. Предплечья, подмышки, торс были полностью покрыты многочисленными очагами заражения. Это выглядело ужасно, но к моему абсолютному удивлению врачу было смешно. Он действительно получал удовольствие. Среди пошлых шуточек он выдавил: «Это все потому, что ты не моешься. Пошел вон в барак и прекращай симулировать, а то назначу тебе лекарство, что потом в «хату» не зайдешь». Я был в абсолютном шоке от такого отношения и, конечно, в результате высказал многое в ответ, но это мало чем мне помогло. Вернувшись в барак со строгими условиями содержания, я все-таки поделился бедой с сокамерниками. Сказать, что они были в шоке, – это не сказать ровным счетом ничего. Близкие сразу начали трясти охрану, требуя лекарства, а мне запретили заниматься чем-либо, нагружающим организм. Ситуация действительно была нешуточной. Из всевозможных благ мы смогли добиться лишь бесполезных мазей, а бинтов и ваты дождаться и вовсе не было суждено. Я понял, что такое состояние меня очень скоро может окончательно добить…
Заточка, бинт, ведро воды и двадцать первый век на дворе. Россия. Современная медицина
Нужно было в срочном порядке что-то предпринимать. Посоветовавшись, ребята пообещали помочь и добыть мне обезболивающих в нужном количестве, чтобы, приняв их, я смог вырезать распространяющие боль язвы. Заточка, бинт, ведро воды и двадцать первый век на дворе. Россия. Современная медицина. Наглотавшись обезболивающих, я приступил к операции.
Не скажу, что таблетки хоть чем-нибудь помогли, потому что было все так же больно. Но если сказать по правде, то всего лишь поначалу. Страшно только начать себя резать, а когда уже процесс пошел, то становится легче. Тут очень много слоев боли, и когда взрываешь один из них, открывается следующий, в котором меркнет первый. И так шаг за шагом, как в фильме «Пила», можно отпилить половину себя. Несколько десятков минут, море крови – и готово. Порванные на полосы простыни заменили мне бинты. А самый простой детский крем «Алиса» послужил антисептиком. Стало легче. А это главное. Но, к сожалению, не надолго. Об этом всем знал каждый сотрудник учреждения и своим бездействием ставил на кон мою жизнь ради жалкой премии. Что это, если не пытки? Что это, если не продолжающийся геноцид моего народа?
Мнения, высказанные в рубрике «Блоги», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Все блоги Геннадия Афанасьева читайте здесь