Адиле Эмирова: путь ученого

В ноябре нынешнего года исполнилось 85 лет доктору филологических наук, профессору Адиле Эмировой. Разносторонняя одаренность Эмировой поражает: она не только ученый и педагог, но и член Национального союза писателей Украины – Адиле ханум пишет стихи, рассказы, литературно-критические статьи, эссе, занимается художественным переводом

Обширна сфера научных интересов профессора Эмировой – русская и общая фразеология, социальная лингвистика, лингвокультурология, крымскотатарская филология. Она – автор более 250 научных работ разного жанра, треть из которых посвящена проблемам возрождения и развития крымскотатарской филологии; участвовала в многочисленных научных конференциях, в том числе международных.

Адиле Эмирова – автор книг, словарей, учебных пособий:

• Некоторые актуальные вопросы современной русской фразеологии. Учебное пособие для вузов. – Самарканд: Изд-во СамГУ, 1972;
• Русская фразеология в коммуникативном аспекте (Монография). – Ташкент: Фан, 1988;
• Словарь-справочник лингвистических терминов по курсу «Введение в языкознание». – Симферополь: Крымучпедгиз, 1995;
• Крым – любовь и боль моя (Проблемы возрождения крымскотатарской культуры). – Симферополь: Крымучпедгиз, 2000);
• Русско-крымскотатарский словарь сочетаний, эквивалентных слову (в соавторстве). – Симферополь: Сонат, 2003;
• Русско-крымскотатарский учебный фразеологический словарь. – Симферополь: Доля, 2004;
• Къырымтатар тилининъ тильшынаслыкъ терминлери лугъаты (Словарь лингвистических терминов крымскотатарского языка) (в соавторстве). 2-е доп. изд. – Симферополь: Крымучпедгиз, 2008;
• Избранные научные работы. – Симферополь: Крымучпедгиз, 2008;
• Основы крымскотатарской фразеологии. Учебное пособие для вузов. – Симферополь: Крымучпедгиз, 2013 и др.

Под руководством профессора Эмировой защищены научные работы аспирантов, она была оппонентом кандидатских и докторских диссертаций; член ряда специализированных ученых советов. Благодаря Адиле Эмировой русскоязычный читатель Украины и России познакомился с творчеством выдающегося писателя крымскотатарского зарубежья Дженгиза Дагджи (переводы нескольких его произведений с турецкого языка осуществлены Эмировой).

Все, кто знаком с Адиле ханум, отмечают ее интеллигентность, мягкость, изысканность, пожалуй, даже аристократизм. Тем больше поражает тот поистине тернистый жизненный путь, который прошла Адиле ханум.

Адиле родилась 10 ноября 1933 года на Южном берегу Крыма в деревне Дерекой (ныне пригород Ялты). Ее отец Мемет (Сеид-Мемед Эмир-Али) был уроженцем деревни Янджу Бахчисарайского района, с шести лет был отдан в медресе (духовную семинарию) в деревне Коккоз, затем продолжил учебу в Бахчисарае, в Зынджырлы-медресе. Имамом отец не стал, однако хорошо знал основы ислама. В советское время он работал сначала поваром, потом шеф-поваром в санаториях Южного берега Крыма.

Мама Адиле Зера Сеид-Асан была родом из деревни Ай-Василь, которая располагалась над Ялтой. Она происходила из некогда состоятельной, но обедневшей семьи, однако их род на Южном берегу Крыма был хорошо известен: среди них старосты деревень, имамы. После женитьбы родители поселились на окраине Ялты, в деревне Дерекой, где и родилась Адиле.

Девочке было около восьми лет, когда началась война СССР с Германией. Немцы бомбили Ялту с первого дня войны, а накануне ноябрьских праздников 1941-го Красная Армия оставила Ялту.

Много позже в книге воспоминаний «Я – крымская татарка» Адиле Эмирова напишет: «И сразу же в городе начались ограбления магазинов; люди уносили все, что попадалось на глаза: муку, картошку, одежду, игрушки. Мама с соседями побежали к продовольственным складам, которые были облиты керосином и подожжены уходящими войсками… Уходя из города, советские войска вылили огромное количество вина из массандровских винподвалов прямо в речку Дерекойку. Несколько дней мимо нашего дома текла красная пенистая вода, сильно пахло вином. Люди ходили к тому месту, где из труб в речку стекало вино, и ведрами и чайниками черпали его. Но часовой, стоявший у трубы, стрелял в тех, кто подходил близко. Вот так! Пусть стратегически важные продукты не достаются врагу! Можно было раздать жителям… Но о нас никто не подумал».

О том, как советские власти на самом деле относились к своим гражданам, юная Адиле в полной мере ощутила рано утром 18-го мая 1944 года, когда одновременно в дома крымских татар вошли солдаты Красной Армии. Эмирова рассказывает: «Вошел советский офицер с двумя солдатами и объявил, что все татары выселяются из Крыма. Посоветовал взять с собой как можно меньше вещей, на сборы дали 20 минут. Отца незадолго до этого забрали в трудармию». Мама Адиле стала спешно собираться: с причитаниями и тремя детьми на руках она металась по комнатам. Офицер все это время был здесь же, присматривался к вещам, говорил, что «ему у нас нравится, что он сам здесь будет жить». С собой смогли взять документы и одеяло – только то, что помещалось в руках.

Как оказалось, они покинули свой дом навсегда – офицер запер входную дверь и взял с собой ключи. На месте сбора, у моста между Дерекоем и Ай-Василем, на узлах и мешках сидели соседи. Ждали долго – до самого вечера. Несколько раз попался на глаза и тот офицер, который утром их выселял. Адиле запомнилось, что в его руках был ее новый зеленый портфель, а в нем что-то звякало. «Наши серебряные ложки», – сказала мама, он взял их на ее глазах.

Поздно ночью их наконец погрузили в грузовые машины и повезли через Ай-Петри на какую-то железнодорожную станцию, затем посадили в товарные вагоны. Первые дни никого не кормили. «А сколько людей, особенно старых и больных, отстали от поездов и навеки разлучились с родными! А сколько умерших от голода и болезней остались на перронах и вдоль колеи после отхода поездов!» – с горечью пишет Адиле Эмирова.

У старшей сестры Адиле был хороший голос. На второй неделе их пути на чужбину сестра пела: «Къолай дегиль ветандан айрылмакъ (Как трудно расставаться с родиной)! Биз агълемей, кимлер агълесин? (Кому же плакать, как не нам)?» Все в вагоне подпевали и плакали.

Их семья ехала без отца, которого за несколько дней до выселения мобилизовали в трудармию. Он находился в Симферополе у знакомых, а когда объявили о выселении, ему не разрешили вернуться в Ялту, и он поехал с хозяевами дома. 31-го мая 1944 года их высадили на станции Великоалексеевская (под Ташкентом) и повезли в какой-то совхоз, километров за 7 от железной дороги. Ежедневно в течение недели отец ходил оттуда на станцию в надежде узнать что-нибудь о ялтинцах. Утром 6-го июня пришел очередной эшелон с крымскими татарами. В каком-то вагоне увидел знакомых, которые сообщили ему, что его семья едет в 17-ом вагоне.

Это было невероятным счастьем и чудом – но он нашел их. Вспоминая тот день, мама Адиле до самой смерти говорила: «Бир этмиш хайырым вар эди» («Когда-то я сделала доброе дело»). И если никто из их семьи не умер в те трудные годы, этим они обязаны счастливому случаю, соединившему их с отцом, и еще трудолюбию и упорству матери. Слова уже выросшей дочери Адиле звучат как драматический гимн матери, похороненной на чужбине:

​«Мама! Как она боролась за нашу жизнь! Выросшая в крестьянской семье, с детства работавшая на земле, она с первых же дней жизни на новом месте завела огород. Она научилась варить нам кашу из недозрелых кукурузных зерен. Из картофельных очистков пекла горьковатые на вкус черные лепешечки. По ночам ходила поливать огород. Работала на износ, не жалея себя. И раньше всех ушла из жизни. И лежит она одиноко на кладбище в маленьком среднеазиатском городке, так далеко от своего родового погоста в Ай-Василе, где покоится прах всех ее предков. Увы нам! Нет давно того погоста. И других старых татарских кладбищ в Крыму нет: их стерли с лица земли, построили там дома, а надмогильные камни растащили для строительных нужд. И живут там люди, не ведая, что ходят по костям многих поколений татар.

Ах, мама! В тебе было столько жизненных сил и энергии! Ты была так упорна и неутомима в достижении своих целей! В чем было назначение твоей жизни? Я не знаю ответа на этот вопрос. Может, в том, чтобы вырастить трех дочерей? Вдохнуть в них душу? Научить родному языку и родным песням? Я приникаю к твоей могиле и плачу. Я не могу сказать даже: «Спи спокойно, мама». Разве в чужой земле спится спокойно?!».

(Окончание следует)