Специально для Крым.Реалии
Попытка заключить мир между Крымом и Московией в 1563-1564 годах была как никогда близка к успеху. Но что помешало обеим сторонам окончательно зарыть топор войны?
Джан-Мухаммед не был полномочным послом, и его миссия, по-видимому, заключалась не в том, чтобы начать новый раунд крымско-московских переговоров, а в том, чтобы предотвратить зимнее нападение ханства на царство. Иван IV собирал силы для сокрушающего удара по Литве, и целью должен был стать Полоцк – важнейший город, который так и не удалось захватить московским воеводам в предыдущие войны, несмотря на неоднократные попытки. Полоцкий поход стал крупнейшей кампанией царя после завоевания Казани, и окончился столь же удачно – 18 февраля 1563 года Иван вступил в город.
Нападение на Ивана было единственным средством исправить положение
Джан-Муххамед со своей задачей справился – потому что лишь в конце апреля к городку Михайлову на Рязанщине подступили 10 тысяч крымцев и ногайцев калги Мехмеда и мурзы Дивея. Определенных успехов они добились, но пришли слишком поздно, чтобы помешать походу на Полоцк, и в слишком малом количестве, чтобы серьезно ослабить противника. Король польский и великий князь литовский Сигизмунд II в письме выговаривал хану Девлету Гераю за то, что тот обещал выступить зимой на Москву, и не выступил, из-за чего Иван IV беспрепятственно пошел на Полоцк и взял его. Теперь позиции царя были столь сильны, что король не рассчитывал на подписание выгодного мира, а перемирие было заключено лишь до декабря. Нападение на Ивана было единственным средством исправить положение, поэтому посол Сигизмунда должен был уговорить Девлета ударить по вражеской столице следующей зимой, когда московские войска вновь пойдут на Литву, и спросить о возможности получения турецкой помощи.
Чтобы избежать такого развития ситуации и заключить, в конце концов, мир с Крымом, 29 апреля 1563 года на полуостров выехало «большое» посольство Афанасия Нагого. Вместе с ним Иван IV отправил Девлету Гераю богатые дары из захваченного Полоцка и двух пленных дворян – «поминки» должны были убедить хана в могуществе царя. В письме Иван называл Девлета «великим царем» и «братом». Московский правитель сожалел, что долгое время враждовал с крымским, и объяснял это влиянием нерадивых советников: Алексея Адашева и Ивана Шереметева-Большого, – уже подвергшихся опале, а также бывшего посла в Крыму Федора Загряжского, который якобы разжигал вражду между правителями и которого от расправы спасла только смерть. На этих же «изменников» была возложена ответственность за задержание крымского посла. Но если Девлет захочет с Иваном «в братстве и в любви быть» на условиях выплаты поминок в старом размере («каковы посылаемы к Саиб-Кирею царю»), то Нагой все сделает «посольским обычаем».
Впрочем, не полагаясь лишь на одни слова, Москва вновь развернула в степи рать из трех полков. Довольно примечательно, что стояли они не на прежнем месте – вдоль берегов Оки – а гораздо южнее, под Тулой.
Нагой должен был предложить Девлету Гераю не просто мир с Иваном IV, но и военный альянс против Литвы
25 июня посол был принят ханом и от имени царя стал склонять его к возобновлению крымско-московского союза: «Изначала дед наш, великий государь Иван, с твоим дедом, Менгли Гераем царем, дружбу и любовь держали великую… людей между собою жаловали и богатили, недруги их под их ногами были, а друзья их, то слыша, радовались». Нагой должен был предложить Девлету Гераю не просто мир с Иваном IV, но и военный альянс против Литвы: как минимум – в виде самостоятельных действий, как максимум – в виде совместного похода хана и царя против короля. Сигизмунд, оказавшись под ударами с двух сторон, был бы вынужден принять московские условия мира. Интерес Кремля был очевиден, Хан-Сарай же должны были стимулировать богатые выплаты. Впрочем, Нагому, согласно посольскому наказу, следовало обойтись лишь общими обещаниями, не называя конкретные суммы.
В Москве предполагали, что Бахчисарай поставит на обсуждение два вопроса – о принадлежности Казани с Астраханью, а также о подчинении московских князей ордынским ханам в давние времена. В первом случае посол должен был отвечать, что эти местности давно «в государевой воле», земли там розданы детям боярским в поместья, «церкви многие поставлены», да и вообще «в городе и на посаде все русские люди живут», так что о них «что и говорить!» Во втором случае хану следовало отвечать, что посол слишком молод, чтобы судить о тех делах, а мурзам отдельно напомнить, что они сами знают, «Узбеков юрт у кого в руках» и «по Узбекову юрту кому к кому следует поминки посылать». Впрочем, Девлет Герай в тот раз не стал заострять геополитических споров, заметив лишь, что союз Менгли Герая с Иваном III помог существенно расширить границы Московии, а Крыму не принес ничего, кроме поминок.
За статус можно было и поторговаться, и даже повоевать
И именно поминки стали камнем преткновения. Вопреки распространенному мнению, они были не столько составной частью ханской казны, сколько служили символом дипломатического статуса. А за статус можно было и поторговаться, и даже повоевать. Так, во второй половине 1562 года Сигизмунд II, недовольный бездеятельностью Девлета Герая на московском направлении, стал медлить с обменом послами и задержал выплаты поминок. Поскольку ранее деньги поступали регулярно, это стало чувствительным ударом для хана. Тот несколько раз отправлял гонцов к королю с напоминаниями, но безуспешно. В конце концов, Девлет прямо написал Сигизмунду, что если тот не отпустит посла и не заплатит, то он, хан, не просто больше не пойдет войной на Ивана IV, но и вообще может принять сторону последнего. Тем более, царь обещал прислать «за четыре и за пять лет поминок вдвое, чем ты, брат наш, к нам посылаешь». Так начался своеобразный «крымский аукцион», на котором в течение нескольких лет Вильно и Москва в буквальном смысле стремились перекупить Бахчисарай, а хан не менее буквально вымогал у обеих сторон поминки, угрожая за невыплату вторжением.
Вот и в этот раз Девлет Герай заявил Нагому: «Король мне дает казну ежегодно, а государь ваш со мною бранится и казны и поминок, как было при прежних царях, не посылает. Если государь ваш хочет со мною дружбы, то давай мне казну, как давал Саип-Гирею царю, да и ту мне казну давай же, что мне король дает, да и сверх королевой казны поминки дай; а если не даст мне казны и поминок, то мне с государем вашим для чего мириться и королевскую казну для чего потерять?». Нагой ответил: «Государю моему казны к тебе не присылать, и в пошлину государь наш никому не дает ничего, государь наш дружбы не покупает: станется между вами доброе дело, так государь наш тебе за поминки не постоит».
Однако пока между ханом и послом шел торг, прибыла долгожданная дань из Литвы стоимостью в 15 тысяч золотых. Половина поминок была выплачена «в натуре» – серебряной посудой и шубами – для чего потребовалось 36 телег. Имея под рукой такой наглядный аргумент, Девлет Герай продемонстрировал Нагому нижнюю границу своих требований. Королю же хан велел передать, чтобы тот увеличил размер поминок вдвое, иначе Крым помириться с Московией и пойдет в поход на Литву. Вероятно, Нагой пообещал Девлету что-то еще, потому что уже 3 сентября 1563 года в Москву приехали служилые татары из свиты посла, а также гонцы от хана и калги – всего 38 человек. Девлет извещал Ивана IV, что принимает приглашение жить «в дружбе и в братстве», как Менгли Герай с Иваном III.
Более того, аккурат в сентябре того же года хан отказал посланнику турецкого султана, привезшего приказ готовиться к походу на Астрахань, и сообщил об этом царю. Впрочем, первая русско-турецкая война и участие в ней Крыма – тема отдельного материала.
Однако до заключения договора было еще далеко – требовалось окончательно уладить вопрос с данью. Так что 1 октября 1563 года в Крым отбыл еще один московский посланник – Елизар Ржевский (дальний родич разорителя крымских улусов Матвея Ржевского). Ржевский вез Нагому приказ подписать с Девлетом Гераем договор по образцу заключенного с Менгли, но с выплатой поминок, как при Сахибе. И хотя это было меньше, чем рассчитывал хан, но, вероятно, больше, чем заплатил король, Девлет принял Ржевского с почестями и даже одарил его и Нагого, чего ранее не случалось.
В конечном итоге 2 января 1564 года Девлет Герай «шертовал», то есть поклялся на грамоте перед Нагим и Ржевским соблюдать мир с Иваном IV и даже согласился воевать с ним против его недругов (впрочем, имя Сигизмунда II в документе предусмотрительно не называлось). В феврале Ржевский и крымский гонец Асчибаш Фрух привезли Ивану новость, что Девлет присягнул «быти им со царем… в дружбе и в братстве». Итак, промосковская партия в Бахчисарае, возглавляемая самим ханом, взяла верх. Мог торжествовать и царь – то, чего не удалось добиться многолетними военными усилиями, свершилось благодаря дипломатии. Да, такой мир стоил денег, и, видимо, немалых, но война обходилась все равно дороже. И отказ Девлета участвовать в походе на Астрахань, который из-за этого был отменен, убедил Ивана в правильности выбранного им курса на переговоры.
Поэтому 9(18) марта того же года в Москве Иван IV «учинил правду» на своем экземпляре договора: «Мы, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси целовали крест тебе, брату своему Великой орды великому царю Девлетъ-Кирею». То, что хан был назван «братом» царю не в переписке, а в официальном документе, свидетельствовало об отчаянной попытке Московии вывести традиционно враждебные отношения с Крымом на новый уровень. А признание Девлета «великим царем» (= императором?) «Великой орды», во-первых, ставило точку в спорах о том, кому принадлежит золотоордынское наследие, а во-вторых, было попыткой склонить хана к аналогичному признанию царского титула Ивана.
Интересно, что свидетелями крестоцелования царя были не только крымцы Ян-Болдуй (4 октября прошлого года он отправился было домой, но поскольку на замену ему из Крыма никого не прислали, он вернулся в Москву) и Асчибаш, но и митрополит Афанасий и новгородский архиепископ Пимен. Скорее всего, крутой поворот в московско-крымских отношениях с заключением союза был настолько неслыханным делом, что для его легитимации Ивану IV потребовался весь авторитет церкви.
Москва не была бы Москвой, если бы не пошла на подлог
Однако Москва не была бы Москвой, если бы не пошла на подлог. В ее тексте договора прямо указывалась цель заключения союза: «на Жигимонта… и на его земли обоим нам быть заодно». Поскольку в шертной грамоте Девлета формулировка отличалась, возникла необходимость повторного утверждения договора в Крыму. Приписка к документу гласила, что хан должен подтвердить соглашение, переписав документ «слово в слово», а затем на нем должны были вновь присягнуть калга и беи. Только после этого царь обещал отпустить Ян-Болдуя и выплатить поминки. Однако от Крыма требовалось соблюдать мир с Московией, не дожидаясь окончания переговоров. И наконец, если случится так, что хан шерти «не поцелует», то «грех» за срыв мирного соглашения будет лежать на нем.
В середине апреля 1564 года в Крым с грамотой и поминками отправился следующий посол – Федор Писемский. Иван IV посылал Девлету Гераю свои одеяния, в которых подписывал договор, и чашу, из которой пил в это время, «на здоровье» хану. И хотя Писемскому не удалось уговорить Девлета вторично присягнуть на исправленном документе, крымско-московский договор фактически вступил в силу.
Но лишь на несколько месяцев.
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
Роскомнадзор пытается заблокировать доступ к сайту Крым.Реалии. Беспрепятственно читать Крым.Реалии можно с помощью зеркального сайта: https://d2p5zgr041b1mn.cloudfront.net/ Также следите за основными новостями в Telegram, Instagram и Viber Крым.Реалии. Рекомендуем вам установить VPN.
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: